Мозаика Будущего - Lisa S-nikky

Матео наклонился вперёд.

— Это безумие. Мы называем это оптимизацией, верно? Просто сокращением издержек. Но в какой-то момент это означает посадить девятилетнюю девочку за швейную машинку.

Рафаэль приподнял бровь — не осуждающе, а скорее приглашая к дальнейшему размышлению.

— Знаешь, как раньше строили города? — спросил он. — Более успешные жили в центре — ближе к власти и безопасности. Все остальные естественным образом тяготели к окраинам, где жизнь была дешевле.

Матео медленно кивнул.

— Да, центр и окраины.

— Теперь представь этот же принцип, — продолжил Рафаэль, — но в масштабах всей планеты. У нас есть богатые страны в центре, а так называемые развивающиеся страны — на периферии. Но есть одна хитрость: развивающиеся страны всегда развиваются. Финишная черта постоянно отодвигается.

Глаза Матео сузились.

— Подожди, так хоть одна страна когда-нибудь вышла из категории развивающихся?

Рафаэль слегка улыбнулся.

— Некоторые приближаются. Но система не рассчитана на то, чтобы все достигали успеха. Если труд становится слишком дорогим, производство перемещается в другое место. Это как игра в музыкальные стулья — всегда должен оставаться кто-то, кто останется без стула, когда музыка остановится.

Матео откинулся на спинку стула, давая этим мыслям улечься.

— Ты когда-нибудь задумывался, что стоит за пятнадцатидолларовой мягкой игрушкой? — спокойно спросил Рафаэль. — В одной стране ребёнок обнимает её перед сном в тёплой уютной спальне. А другой ребёнок, возможно, того же возраста, шьет их. Часами. Каждый день. В помещении без вентиляции, с нормой, которую нужно выполнить, прежде чем можно будет уйти домой.

Матео молчал, глядя на завихрения в своей чашке.

— Если бы такую игрушку делали в условиях, которые мы ожидаем в наших странах, — продолжал Рафаэль, — она бы стоила не пятнадцать долларов. Возможно, сто пятьдесят. Двести. И тогда мир переполненных игрушечных магазинов и распродаж выглядел бы совсем иначе.

— Значит, доступность, которой мы наслаждаемся…

— …платится ценой чьего-то детства, — закончил Рафаэль.

Наступила долгая пауза.

— Это не вопрос вины. Ты не плохой человек, покупая игрушку или телефон. Вопрос в том, какие ценности вознаграждает наш мир? Что он предпочитает не замечать?

Матео потёр лоб.

— И ведь те, кто управляет этими фабриками, не обязательно злодеи, — сказал он тихо. — Они просто играют по установленным правилам.

— Именно, — согласился Рафаэль. — Это и тревожит. Жестокость не преднамеренна. Это побочный эффект стремления к прибыли любой ценой.

Снова воцарилась тишина. Матео посмотрел в окно на людей, идущих в чистых рубашках и свежих ботинках, в наушниках, ничего не замечающих.

— Знаешь, — тихо произнёс он, — этот разговор начался с простого поиска на YouTube.

Глава 38: Следующее устойчивое состояние

Рафаэль сидел в одиночестве, устремив взгляд через стекло на медленно темнеющее небо. Вокруг не было ни музыки, ни разговоров — лишь тихое гудение далёкой жизни и его собственные мысли.

Он пришёл к убеждению, что история безразлична к справедливости. Она не вознаграждает доброту и не карает жестокость. Единственное, что имеет значение, — это способность системы выдержать испытание временем и превзойти своих соперников.

Вот почему будущее нельзя предсказать по степени его благости. Если экономический рост более невозможен, если старый механизм бесконечного расширения заглох, то должно прийти что-то новое. Но что же это будет?

Некоторые представляют будущее полного контроля. Цифровая валюта без возможности уйти в тень. Системы наблюдения, настолько продвинутые, что способны читать намерения прежде, чем они воплотятся в действия. Мир, где участие уже не является добровольным, а несоблюдение правил карается не исключением, а наказанием. Такая система могла бы функционировать — но лишь короткое время. Она потребовала бы колоссальных затрат энергии не только на своё функционирование, но и на подавление. И люди, когда им нечего терять, начнут бороться. В таком мире не будет возможности уйти в подполье или спрятаться. Мятеж станет неизбежным, и система рухнет — с грохотом.

Другие мечтают об обратном: откате в прошлое. Когда настоящее больше не работает, возврат в прошлое кажется решением. Вернуться в мир до промышленного земледелия, до антибиотиков, до электричества. Жестокая перезагрузка, где выживание достанется лишь самым приспособленным, удачливым или безжалостным. Некоторые оглядываются на два века назад и думают: «По крайней мере, рождаемость тогда была высокой». Но дети были экономическим активом — рабочими и гарантами старости. Эта модель работала лишь потому, что технологии ещё не могли заменить их ценность. Чтобы воссоздать такой мир, пришлось бы разрушить всё созданное, уморить голодом, сжечь, забыть, как лечить рак или очищать воду. Позволить миллиардам умереть, чтобы немногие могли вновь начать размножаться.

Рафаэль содрогнулся. Это было бы не возрождением, а чисткой. Как выбраковка скота.

Он подумал о Древнем Риме. Был момент, когда они могли бы перейти от феодализма к рыночной экономике. Но ментально они были не готовы. Они не могли представить себе работника, который не был бы рабом. Так Рим пал, и свет цивилизации погас на столетия. Европа попробовала вновь гораздо позже — и на этот раз это сработало. Наступила эпоха Возрождения.

И теперь?

Теперь мы стоим на новом рубеже. Эра рынка угасает. Рост прекратился. Спрос сокращается. Нас не наказывают — просто путь, по которому мы шли, исчерпан. И если мы не сможем адаптироваться, последует новый тёмный век — возможно, не столь долгий, но достаточный, чтобы пережить всех ныне живущих.

Но, может быть — только может быть — на этот раз мы более подготовлены. Люди начинают осознавать структурные силы, которые действуют. Некоторые уже работают над управляемым переходом. Рафаэль видел признаки этого в заголовках новостей, в политике, в тихих экспериментах. Нужно лишь знать, что искать.

Это вселяет в него надежду: мы можем измениться до коллапса.

Личная экономика, основанная на заслугах и целеустремлённости, подобная Мозаике. Не неизбежная и не совершенная, но правдоподобная. Она не требует контроля. Не требует разрушения. Она предлагает другой путь — где люди всё ещё стремятся, но уже к чему-то общему.

Он посмотрел на небо, теперь бархатное и усыпанное звёздами. Нет, история безразлична к добру.

Но люди — неравнодушны.

И если достаточно из нас будут неравнодушны одновременно — возможно, только возможно — мы сможем сделать так, чтобы добро… также