Эпоха веры - Уильям Джеймс Дюрант

В первые века англосаксонского правления муж мог развестись с женой по своему желанию и жениться снова. Хартфордский синод (673 г.) осудил этот обычай, и постепенно влияние церкви способствовало стабильности союзов. Женщины пользовались большим почетом, хотя это не исключало их случайного порабощения. Они получали мало книжного образования, но это не мешало им привлекать мужчин и оказывать на них влияние. Короли терпеливо ухаживали за гордыми женщинами и советовались со своими женами в вопросах государственной политики.15 Дочь Альфреда Этельфлед, будучи регентшей и королевой, на протяжении целого поколения обеспечивала Мерсии эффективное и добросовестное управление. Она строила города, планировала военные кампании, отвоевала у датчан Дерби, Лестер и Йорк. «Из-за трудностей, возникших во время первых родов, — говорит Уильям Мальмсберийский, — она и впоследствии отказывалась от объятий своего мужа, протестуя против того, что дочери короля не подобает поддаваться восторгу, который через некоторое время приводит к столь неприятным последствиям».16 Именно в этот период (ок. 1040 г.) в Мерсии жила, будучи женой правящего графа Леофрика, леди Годгифа, которая, как Годива, играла привлекательную роль в легенде и заслужила статую в Ковентри.*

Образование, как и все остальное, пострадало во время англосаксонского завоевания и медленно восстанавливалось после обращения завоевателей. Бенедикт Бископ открыл монастырскую школу в Уэрмуте около 660 года; Беда был одним из ее выпускников. Архиепископ Эгберт основал в Йорке (735 г.) соборную школу и библиотеку, которая стала главным центром среднего образования в Англии. Эти и другие школы сделали Англию во второй половине VIII века лидером европейского образования к северу от Альп.

Прекрасная набожность монахов-просветителей проявилась в величайшем ученом своего времени, преподобном Беде (673–735). Он подвел итог своей жизни со скромной краткостью:

Беда, раб Христов, священник монастыря блаженных апостолов Петра и Павла, что в Уэрмуте и Джарроу. Который, родившись на территории этого монастыря, был отдан моими родственниками, когда мне было семь лет, на воспитание преподобнейшему аббату Бенедикту [Бископу]; и с тех пор, проводя все дни своей жизни в том же монастыре, я прилагал все свое усердие к изучению Писания; и соблюдая регулярную дисциплину, и совершая ежедневную службу пения в церкви, я всегда находил удовольствие либо учиться, либо учить, либо писать….. На девятнадцатом году жизни я был посвящен в диаконы, на тридцатом — в священники… и с тех пор до пятьдесят девятого года жизни я занимался Священным Писанием и следующими трудами…17

— все на латыни. Они включали библейские комментарии, гомилии, хронологию мировой истории, трактаты по грамматике, математике, науке и теологии, и, прежде всего, Historia ecclesiastica gentis Anglorum, или Церковную историю английского народа (731). В отличие от большинства монастырских историй, это не сухая хроника. Возможно, ближе к концу она слишком перегружена чудесами, и всегда она невинно доверчива, как и подобает уму, погруженному в себя с семилетнего возраста; тем не менее это ясное и увлекательное повествование, время от времени поднимающееся до простого красноречия, как, например, в описании англосаксонского завоевания.18 У Беды была интеллектуальная совесть; он очень тщательно следил за хронологией и в целом был точен; он указывал свои источники, искал свидетельства из первых рук и цитировал соответствующие и доступные документы. «Я не хотел бы, — говорил он, — чтобы мои дети читали ложь».19-имея в виду, как мы надеемся, 600 учеников, которым он преподавал. Он умер через четыре года после написания этой автобиографии, и вся нежность и вера средневекового благочестия заключены в ее последних строках:

И я умоляю Тебя, милосердный Иисус, чтобы тому, кому Ты по Своей благости дал сладко пить слова познания Тебя, Ты также по Своей любящей доброте поручился, чтобы он однажды пришел к Тебе, источнику всякой мудрости, и навсегда предстал перед Твоим лицом.

Беда отмечает, что в его Англии говорили на пяти языках: английский, британский (кельтский), ирландский, пиктский (шотландский) и латинский. «Английский» был языком англов, но он мало чем отличался от саксонского и был понятен франкам, норвежцам и датчанам; эти пять народов говорили на разновидностях германского, и английский вырос из немецкой речи. Уже в седьмом веке возникла значительная англосаксонская литература. Мы должны судить о ней в основном по фрагментам, поскольку большая ее часть погибла, когда христианство принесло латинскую письменность (заменившую рунические знаки англосаксонского письма), когда датское завоевание уничтожило множество библиотек и когда норманнское завоевание почти заполонило английский язык французскими словами. Кроме того, многие из этих англосаксонских стихов были языческими и передавались из уст в уста через поколения «глеменов» или менестрелей, которые были немного свободны в жизни и речи, и которых монахам и священникам было запрещено слушать. Однако, вероятно, именно монах восьмого века написал один из древнейших дошедших до нас англосаксонских фрагментов — стихотворный парафраз Бытия, не совсем такой вдохновенный, как оригинал. В поэму вставлен перевод немецкого рассказа о грехопадении; здесь стих оживает, в основном потому, что Сатана представлен как вызывающий и страстный бунтарь; возможно, Мильтон нашел здесь подсказку для своего Люцифера. Некоторые англосаксонские поэмы — элегии; так, в «Страннике» рассказывается о счастливых днях, проведенных в баронском зале; теперь лорд мертв, «вся эта прочная земля опустела», и «венец печали — воспоминания о более счастливых вещах»;20 Даже Данте не улучшил выражение этой идеи. Обычно эти старые поэмы воспевают войну весело и задорно; «Сказание о битве при Малдоне» (ок. 1000 г.) видит в поражении англичан только героизм, а старый воин Бирхтволд, стоя над убитым лордом, «учит мужеству» ошеломленных саксов в словах, предвосхищающих Мэлори:

Мысль будет тем тверже, сердце — тем острее, настроение — тем сильнее, чем меньше наша мощь. Здесь лежит наш принц, они зарубили его до смерти! Горе и печаль навеки для того, кто покинет эту военную игру! Я стар годами, но не уйду; я думаю лечь рядом с моим господином, рядом с человеком, которого я лелеял.21

Самая длинная и благородная из англосаксонских поэм, «Беовульф», была написана, предположительно, в Англии в седьмом или восьмом веке и сохранилась в рукописи Британского музея, датируемой 1000 годом. Его 3183 строки, по-видимому, являются полным произведением. Стих без рифмы, но с аллитеративным антистрофическим ритмом, на западносаксонском диалекте, совершенно непонятном для нас сегодня. Сюжет кажется детским: Беовульф, принц геатов (готов?)