Автобиография троцкизма. В поисках искупления. Том 1 - Игал Халфин

проводил с ними беседы на темы: неправильной политики партии, а правильной политики оппозиции, последнее подтверждается показанием Вязовых, что его один из заключенных из этой камеры, Подсулло, приглашал после поверки прийти побеседовать насчет оппозиции». Буинцев пытался отрицать вину, говорил, «что играя в шахматы никаких бесед вести нельзя. Да и некогда, я этого [себе] не позволю, [там], где сидят сынки кулаков и т. д.» Но Акуленко, который также служил заведующим учебно-воспитательной частью ИТД, рассказывал в деталях, что Буинцев на самом деле часто беседует с заключенными за шахматной доской – недаром они заинтересовались политикой под его влиянием. «Кроме него вести [вербовочную] работу здесь некому. Из моих личных бесед с заключенными видно, что оппозиционная работа исходит от указанного нами лица. Беседуя с заключенными, натыкаешься на такие вопросы, „Кто же из вас прав? Вы стоите на стороне ЦК ВКП(б), а Буинцев утверждает, что права оппозиция“, и вообще среди заключенных стал проскальзывать оппортунизм. Буинцев уверяет нас, что он ничего не знает. Поверить ему трудно, и было бы глупо с нашей стороны, и мы должны помнить, что политическое воспитание среди заключенных важно направить в правильное русло».

Акуленко не раз видел Буинцева в камере заключенных бывших партработников с шахматными фигурами в руках, «но при мне он никакой беседы с ними не вел». Все же «на меня навело подозрение, что <…> [при] встрече с заключенными из этой комнаты всегда задаются вопросы о троцкизме. <…> Бывший начальник милиции говорит, что Буинцев ходит к ним в камеру вечерами после поверки, ведет беседу о троцкистской оппозиции». «Когда я сказал, что довольно возиться с оппозицией, пора их выгнать из партии, – поведал заключенный Беневоленский, – то Буинцев встал и говорит: вы не знаете, печать не пропускает, а мы знаем, мы получаем секретные книги». Заключенный Микурешко слышал из уст Буинцева, что в Москве был митинг, «на одной трибуне Зиновьев и Троцкий, на другой Калинин и Рыков, и во время митинга вся масса пошла на сторону Зиновьева и Троцкого, а Калинин и Рыков остались с портфелями»[1226].

На ИТД необходимо было наложить политический карантин. Ячейка попросила райком о ходатайстве перед соответствующими органами об изолировании заключенных оппозиционеров, гарантируя нераспространение фракционных идей.

Объясняясь перед Томской окружной контрольной комиссией, Буинцев остановился на состоянии, в котором он принял Мариинский ИТД. Исправительно-трудовой дом был учреждением, реорганизованным из общих мест заключения в ходе реформы учреждений лишения свободы в 1922–1925 годах в соответствии с Исправительно-трудовым кодексом (ИТК) РСФСР от 1924 года. Речь шла об основном виде мест лишения свободы для применения мер исправительного характера. Направлению в ИТД подлежали лица, не представляющие особой опасности для государства, и те, для кого не предусматривался режим строгой изоляции, – срок заточения не превышал 6 месяцев. Режим в таких местах считался общим и включал обязательный труд заключенных и культурно-просветительскую работу. На 1927 год в Мариинском ИТД сидели почти исключительно провинившиеся партийцы и комсомольцы.

Ревизия, проходившая в течение октября – ноября, зафиксировала в области финансово-хозяйственной деятельности Мариинского ИТД «ряд грубых дефектов, граничащих с преступлениями, со стороны ряда лиц из состава администрации и надзора ИТД, в числе коих стоят быв[ший] пом[ощник] ОМ, начальник по адм[инистративной] части тов. Новоселов, помощник хоз[яйственно]-раб[очей] части тов. Воробьев, зав[едующий] учебно-воспитательной частью ИТД тов. Акуленко и старший надзиратель тов. Вязовых. Часть из них <…> привлечена к ответственности, а часть оставалась работать, будучи сниженной в должностях, несомненно, после ревизионной встряски, если можно так выразиться, ставила меня виновником всех бед, свалившихся на их головы. Не останавливаясь на обрисовке личности каждого из отдельных выше упомянутых работников, я отмечу лишь фактическую постановку работы, отдельные части которой были поручены в прошлом каждому из перечисленных выше товарищей. Административная часть как таковая не существовала. Исполнительно-Трудовой Кодекс для работников Мариинского ИТД был чужд и непонятен. Надзор принял вид неорганизованной толпы, идущей на поводке у заключенных и ищущей подачек у последних. О дисциплине среди надзора не могло быть и речи. <…> Учебно-воспитательная сторона дела ИТД уклонились в сторону постановки платных вечеров с целью извлечения средств на расширение своей работы, отнюдь не стараясь одновременно отвечать своему назначению в области культурно-просветительной обработки заключенных, изучения их личностей и приспособления к трудовым навыкам».

Буинцеву пришлось провести «коренную ломку старых, разлагавших ИТД, устоев, чтобы поставить деятельность ИТД <…> на более здоровые ноги».

[Материальные затруднения, доставшиеся ему в наследство,] заставили в целях рационализации аппарата сократить штат, урезать искусственно повышенные ставки зарплаты руководителям частей аппарата ИТД и повести решительную борьбу с разгильдяйством, пьянством и общей недисциплинированностью надзора. Казалось, что дело работы в ИТД пошло на лад, вошло в нормальное русло течения всей обыденной жизни м[еста] з[аключения]. Между тем отдельные лица, как то: тов. Акуленко, Вязовых и другие из беспартийных работников ИТД, не считаясь с пользой дела, начинают вести против меня упорную кампанию, окружая меня сетью недоверчивых отношений, мелочными дрязгами и клеветническими нападками. <…> Открытых противодействий со стороны перечисленных выше, оставшихся в ИТД старых работников я, казалось бы, встретить не мог, зато со стороны т. т. Акуленко и Вязовых я встретил скрытый, совершенно чуждый среде коммунистов прием в виде доносов, создание ложных мнений вокруг меня и мне подчиненных новых работников.

Мои действия по оздоровлению ИТД начинают истолковываться с точки зрения обратно-политической, как оппозиционера. Работа в части близкого подхода к личности надзора и заключенных, в части их воспитания в духе ИКП истолковывается как оппозиционный подход к массе, разговоры в камерах с заключенными оцениваются как оппозиционная пропаганда, мои выступления на общих собраниях надзора по вопросу о зарплате считаются попыткой склонить массу в сторону троцкизма, беседа на политкружке, где я давал объяснения по вопросу о средней заработной плате, рисует меня совершенно в неверном свете, несмотря на то, что мною всецело проводится мысль нашего руководящего органа партии по линии подтягивания отсталых рабочих. [В результате Маррайкомом ВКП(б) от 24 декабря] мне предъявляется обвинение <…> будто бы я стараюсь организационно оформить фракционную работу. И все эти обвинения строятся исключительно на показаниях т. т. Акуленко, Вязовых и Новоселова, отношения с которыми обрисованы выше.

Иными словами, квалификация бытовых дрязг как политического конфликта была дешевым ходом склочников. Буинцеву было не до Троцкого с Зиновьевым. «[Я] заявляю, что оппозиционной работы я никакой не вел, и при нагрузке повседневной работы в ИТД вести фракционную работу не имел и не имею времени».

Что касается Старовойтова, приехавшего работать с Буинцевым в разгар дискуссии 14 ноября 1927 года, то он все отрицал: «Никакого приезжего из Томска у