Сказки Малышки Жюли - Арина Батуева

— Любимая, что с тобой? Что, скажи мне? — спрашивал он, подхватывая жену под руки.

— Не знаю… — обессиленно прошептала та. — Это ребёнок…

— Что? Но ещё же два месяца! — Эжен побледнел.

— О, как же больно! — Лилиан смогла только простонать сквозь зубы и лишилась чувств, и Эжен, запаниковавший в первые секунды, взял себя в руки и сразу же отвёз жену в больницу.

Врачи у дверей клиники забрали молодую женщину с рук мужа и уложили на каталку; кто-то спросил у него, что же случилось, но Эжен только развёл руками: что он мог им сказать, если сам ничего не знал?

Он не мог сказать, сколько времени — десять минут или целую вечность — метался по коридору, не находя себе места, и нервно кусал ногти и губы. Его не пускали к жене, и единственное, что оставалось бедному Эжену — это смотреть через узкое дверное окошко на врачей, окруживших Лилиан, и снова в ужасе отбегать к стене, в молитве взывая ко всем высшим силам: лишь бы удалось спасти жену и дитя!

В очередной раз заглянув в окошко, он увидел странную суету, и она напугала его еще больше. Не думая ни о чем другом, кроме как быть рядом с любимой, Эжен с силой толкнул дверь и ввалился в комнату.

— Сюда нельзя, нельзя! — воскликнул чей-то голос, но Эжен не обратил внимания на окрик.

На ватных ногах он подбежал к Лилиан: она словно спала невинным сном, и лишь ужасная, неправильная бледность говорила о том, что жизнь едва теплится в ней. Врачи ругались на Эжена и требовали, чтобы он не мешался под ногами, но тот лишь отступил немного назад, к дверям: он знал, что никто из докторов и медсестер, пока на них стерильная одежда, и пальцем к нему не прикоснётся. В этот момент тревожно запищали приборы, и про Эжена тут же забыли.

— Давление падает! — сообщил ассистент, наблюдая за экранами приборов, где то и дело менялись какие-то цифры и кривые линии. — Пульс нестабилен!

— Только не уходи, любимая, — прошептал Эжен, опускаясь на колени прямо на пол у дверей. — Ты так нужна мне! Пожалуйста, спасите их! — спазм сжал его горло, из которого рвались рыдания, и Эжен закрыл лицо ладонями, продолжая мысленно молить невесть кого о помощи и спасении жены и ребёнка.

Внезапно всё стихло. Не стало слышно ни гудения приборов, ни шагов врачей, ни звона металлических инструментов. Подняв голову, Эжен с изумлением обнаружил, что время будто остановилось, и вместе с ним замерло всё вокруг: кто-то занёс ногу для шага, но так и не опустил её, кто-то замершим взором уставился на экраны приборов, кто-то наклонился над Лилиан, поправляя капельницу, замерли стрелки часов, и даже вода в раковине, где мыл руки врач, застыла. Эжен огляделся, не понимая, что происходит, и вскрикнул, когда из окна в палату шагнул высокий мужчина в пальто и шляпе.

— Ну-ну, вовсе не следует кричать, — тихо сказал неведомый гость, и лицо его озарилось ласковой улыбкой, поселившей в сердце Эжена надежду. — Я пришёл, чтобы помочь.

— Но кто вы? И это вы сделали всё это? — спросил Эжен, указывая на застывших врачей.

— Именно, — кивнул незнакомец и поставил на стул свою дорожную сумку. — Небольшой трюк со временем: ты никогда не слышал об Улиточном эликсире? — ничего не понимая, Эжен замотал головой, а незнакомец пояснил: — Улиток в нём, конечно, нет, но стоит выпить хотя бы глоток, и десять минут времени будут ползти, словно улитка.

— Но кто вы такой? — снова спросил Эжен.

— Меня зовут Доктор Тондресс, я помогаю тем, кто нуждается в моей помощи столь же сильно, как ты сейчас.

— И вы можете спасти мою Лилиан и нашего малыша? — с надеждой спросил Эжен.

Доктор кивнул и, не отвлекаясь больше на разговоры, принялся за дело. Он достал из сумки зеркало, подошёл к окну и, открыв плотные жалюзи, поймал солнечные лучи.

— Ну-ка, подсоби мне, дорогой папочка, — обратился он к Эжену, и тот послушно подошёл к нему и взял зеркальце в руки. — Подержи вот так немного.

Доктор ловил солнечные лучи, отражённые зеркальцем, и сплетал их причудливым образом. Он надел их на руки, словно перчатки и коснулся большого живота Лилиан. Эжен подошёл ближе, оставляя зеркальце рядом с сумкой. Он понимал, что сейчас происходит нечто важное, и от этого зависит жизнь его жены и сына, потому не вмешивался и, кажется, даже затаил дыхание, пока яркий свет перетекал с рук Доктора Тондресса на Лилиан и будто растворялся в ней.

— Ох и солнечный же получится мальчишка! — усмехнулся Доктор себе под нос.

Когда солнечные перчатки на его руках полностью исчезли, он бросился к сумке и принялся торопливо смешивать в кувшине содержимое множества пузырьков, и сквозь прозрачные стенки Эжен видел, как смесь переливается всеми цветами радуги.

— Что это такое? — спросил он, когда Доктор, закончив, вернулся к Лилиан.

— Это волшебное лекарство, друг мой, — ответил Доктор Тондресс и осторожно влил его в рот молодой женщины. — В основе живая вода, немного экстракта цветка Златоглазки, которая растёт только на дне одного-единственного озера и расцветает один раз в году, когда солнце в зените напоит её своими лучами — сложно найти более мощное средство для таких… хм… случаев. И выжимка из Пустынного корня — он придаёт сил и укрепляет здоровье. И ещё кое-что, по мелочи.

— И это поможет? — Эжен всё ещё сомневался в волшебной силе эликсира и самого Доктора — может, думал, что спит и видит сон.

— Смотри сам, — Доктор улыбнулся и указал рукой на Лилиан.

С изумлением и радостью Эжен увидел, как краска возвращается в лицо Лилиан и оно приобретает привычные мягкие черты, наполненные спокойствием и умиротворением. Эжен положил ладонь на живот жены и в тот же момент почувствовал, как малыш толкнулся изнутри.

Тут же всё вокруг снова пришло в движение: зашумела вода, запищали приборы, затикали часы, один из врачей завершил начатый шаг, а другой вскрикнул изумлённо, когда в одно мгновение показатели на приборах пришли в норму, а сама Лилиан глубоко вздохнула и открыла глаза, счастливо улыбнувшись мужу. Эжен хотел поблагодарить Доктора Тондресса, но тот исчез бесследно.

Конечно, врачи в больнице не знали и не могли знать о визите Доктора Тондресса, но отпустить просто так пациентку, исцелившуюся столь чудесным образом, они не могли. Поэтому Лилиан осталась там до самого момента, когда малышу предстояло самостоятельно