На боевых рубежах - Роман Григорьевич Уманский

Строгость полковника сменяется жалостью к ней. Он просит девушку вызвать к проводу начальника управления строительства из Бальцера, а мне приказывает записать ее фамилию и, как только вернемся в Саратов, отправить на имя секретаря сельского Совета сапоги.

Больше недели мы находились на строительстве оборонительных рубежей. Полковник на месте разрешал многочисленные вопросы, помогая командирам быстрее создавать укрепления.

В это время офицеры отдела начали разрабатывать альбом чертежей полевых оборонительных сооружений с учетом первого года войны. Командующий требовал готовить проекты малогабаритных укреплений, которые поддаются маскировке и увязываются с боевыми порядками войск.

А тут как-то незаметно наступил и Новый год. Он принес в нашу деловую обстановку праздничное настроение и оживление: готовились к коллективному торжественному вечеру, некоторые договаривались о встрече праздника у себя на квартирах и беспокоились о получении сухого пайка.

Особенно волновался Паша Аралов.

— Двум смертям не бывать, одной не миновать, — кричит он. — Друзья, сегодня будем танцевать, снегурочек обнимать. 

— Ишь, какой дед Мороз нашелся, — замечает Лосев, и все смеются. Смех этот становится совсем громким, когда открывается дверь и в кабинет входит Кувакин.

Веселый, живой и остроумный, он почему-то напоминает мне нашего Мишу Чаплина, хотя внешне явная противоположность ему — одна кожа да кости.

— Что хорошего скажешь, Виктор Петрович? — спрашиваю инженера, все еще стоящего у двери и внимательно разглядывающего комнату.

— Да, так-с, — начинает он нерешительно, — вы, видать, тут и живете... спите на диване... Неудобно, товарищ начальник.

— Может, комнату нашел?

— Если прикажете, могу и найти. Хотите с приложением или без?..

Инженер попросил разрешения сесть на диван и закурил.

— Я поначалу, — продолжал Виктор Петрович, поудобней усаживаясь на диване, — как только сюда прибыл из Воронежа, недели две тоже спал на столах и дрожал по ночам от холода. Бывало зуб на зуб не попадает, а я мужаюсь, терплю... Потом как-то встречаю одного дружка, рассказываю ему все как есть, а он смеется и говорит: «Эх, Витя, Витя, не узнаю я тебя. Ты же не на передовой, а в тыловом городе». Прощаемся, а он мне и адресок дает. «На, говорит, пойди. Там в своем особнячке учительница одна живет. Может, приютит». На другой день я к ней и пошел.

Подхожу к калитке, читаю: «Осторожно. Во дворе злая собака». Думаю: а если и хозяйка такая? Звоню. Вначале неприятно лает пес, а потом слышу хлопнула дверь и приближаются мелкие шажки.

— Вам кто нужен? — спрашивает со двора женский грудной голос.

— Именно вы, Таисия Сергеевна, — отвечаю я, заглядывая в адресок.

Вхожу в дом. Знакомимся, выпиваем по стакану чая.

— Квартирантов нет у вас? — интересуюсь я, а Таисия Сергеевна, порозовевшая от горячего, все тем же грудным голосом говорит, что старший лейтенант занимает одну комнату, но он редко дома бывает. 

Эти слова приободряют меня.

— Свой вещевой мешок оставьте здесь. Будете спать на этом диване, — уже повелительным тоном говорит она.

Кувакин сделал паузу, набил табаком новую трубку и вздохнул. Часы показывали, что рабочий день на исходе, да и не только день, а и 1941 год. Надо спешить. Но, заинтересовавшись рассказом, я все же спросил Виктора Петровича:

— А чем же эта история кончилась?

— Ничем не закончилась, — как-то облегченно сказал Кувакин. — Живем мы теперь с Таисией Сергеевной душа в душу. Видите, носки у меня заштопаны, сыт я... все больше курочками питаюсь. Она откармливает их в своем дворе. Теперь иду к ней Новый год встречать. Хотите, идемте со мной, там, должно быть, не скучно будет.

Кувакин встал. Я поблагодарил его за приглашение и за откровенный рассказ.

— Спасибо. Встречу Новый год у нас в столовой. Придут туда артисты МХАТ имени Горького. Думаю, с ними будет не скучно.

Когда я вошел в столовую, новогоднее веселье было в полном разгаре.

Что нового принесет нам 1942 год? — этот вопрос волновал всех, и каждому из нас хотелось верить только в одно: в нашу победу над врагом, в наше счастье.

Несбывшаяся надежда

Обычно тихий, отдающий провинцией, приволжский Саратов в ту пору приобрел большое значение. Сюда эвакуировалось много заводов, высших и средних учебных заведений. Все большие дома были забиты госпиталями, всевозможными штабами и тыловыми военными учреждениями. Кроме того, сотни тысяч людей хлынули сюда с Украины, из Крыма, из центральной России. Саратов в те дни походил на большой Ноев ковчег. Весь занесенный снегом, перенаселенный город дышал и жил трудной жизнью большого тылового центра. Люди работали не щадя сил. «Все для фронта!» — призывали лозунги. Несмотря на сильные морозы и почти беспрерывную пургу, фортификационные работы на оборонительных рубежах вокруг Саратова ведутся широким фронтом, и порой кажется, что им не будет конца. Рекогносцировочные комиссии по заданию В. В. Косарева мотаются по заснеженной степи на машинах, санях, а большей частью пешком и наращивают глубину обороны. Промерзший грунт плохо поддается кирке, а тем более лопате, и поэтому в ход пошла взрывчатка.

На прошлой неделе многим строителям, самоотверженно работающим на сооружении укреплений, Саратовский обком партии вручил грамоты, а нашему командующему — ценный подарок.

Мы все окрылены этим вниманием, но заканчивать рубеж будут уже другие. Получен приказ: передислоцировать бригаду в район Тамбова. Предстояло срочно собрать разбросанные по всему рубежу батальоны, привести их хозяйство в порядок и организовать на сотни километров пеший марш нескольких тысяч бойцов по заснеженным дорогам. Движение батальонов решили провести по трем параллельным маршрутам, строго по графику.

В ранние февральские сумерки ушли последние повозки нашей бригады, а несколькими часами позже с затемненного вокзала отбыл эшелон, в одной из теплушек которого разместился весь наш инженерный отдел. Голубоглазый Вася, послушавшись своего шефа Водянника, с избытком запасся углем и, к общей радости, жарко натопил наш вагон.

— Люблю тепло, — признается Саша Фомин, — особенно, когда за окном морозище, метель...