Последняя кровь первой революции. Мятеж на Балтике и Тихом океане - Владимир Виленович Шигин

была очевидна, свидетелей также хватало. Руководил следствием срочно прибывший из Петербурга главный военно-морской прокурор. После проведения следствия были освобождены еще 169 человек, чья вина не была доказана. В суд были переданы дела на 91 человека. Остальным было велено забрать свои личные вещи с корабля, после чего их отправили на транспорте «Лахта» в Кронштадт.

Еще вылавливали последних боевиков в окрестностях Свеаборга, еще звучали последние выстрелы провалившегося мятежа в Кронштадте, а в Ревеле уже начался судебный процесс над участниками мятежа на броненосном крейсере «Память Азова». В конце июля власти закончили следствие по делу о восстании на крейсере «Память Азова», и 30 июля начался суд особой комиссии, под председательством командира броненосца «Слава», капитана 1-го ранга Русина. Членами суда были командир крейсера «Богатырь» капитан 1-го ранга Гирс и несколько офицеров с других кораблей.

Отметим, что суд над мятежниками крейсера «Память Азова» был публичным и широко освещался в прессе. А кронштадтская городская газета «Кронштадтский вестник» отводила освещению хода процесса ежедневно более половины своих полос.

Из воспоминаний Н. Крыжановского: «1 августа начался суд особой комиссии в старом губернаторском доме на Вышгороде, в старой части Ревеля. Рядом с этим домом была небольшая военная тюрьма. Губернатор в этом доме не жил. Заседания суда, продолжавшиеся до поздней ночи, охранялись пехотным караулом, и прилегающие улицы — конными казачьими разъездами. Как главному свидетелю, мне пришлось присутствовать на всех заседаниях и по окончании их, поздно ночью, возвращаться в порт на катер и на корабль.

Состав суда особой комиссии был назначен из офицеров гардемаринского отряда судов и заседал ежедневно в гардемаринском доме с 1 по 4 августа. Суду было предано 95 человек по обвинению в вооруженном восстании. Самая тяжкая статья военно-уголовного кодекса гласит приблизительно следующее (цитирую по памяти): “Вооруженное восстание в числе 8 и более человек, поставившее своей целью ниспровержение государственного строя или порядка престолонаследия, карается смертной казнью через повешение”. На следствии и суде мало кто из подсудимых держал себя твердо. Врали, оправдывались, сбивались и противоречили, обвиняли во всем убитых. Но несколько человек было твердых, выдержавших марку до конца. Было совершенно изумительно смотреть на “вольного” Коптюха. Тощий, тщедушный, бледный, он выглядел ребенком среди дородных матросов с шеями, на которых “дугу гнуть можно”. Коптюх был вытащен из воды и наскоро одет: полосатая матросская тельняшка и клеенчатые брюки дождевого платья. Так он просидел весь суд. Вот этот слабый с виду человек брал на себя все преступления: он стрелял, он убивал всех офицеров. На самом деле он просидел арестованным, в ванне, весь бунт».

Попытка Коптюха выгородить матросов и взять вину на себя вызывает уважение. Даже Крыжановский, которому во время бунта грозила смерть и который потерял своих товарищей, отдает должное Коптюху-Минесу. По всему видно, что это был опытный боевик. Вот как он и его деяния описываются в очерке «Бунт на борту» М. Зуева-Ордынца, опубликованном в журнале «Искатель», выпуск № 1 1963 года. Это, конечно, произведение полухудожественное, однако написанное на основе реальных событий.

Итак, предоставим слово М. Зуеву-Ордынцу: «…Как это часто бывает на Балтике даже в июле, погода неожиданно испортилась. С севера налетел шторм. Он бушевал всю ночь, а когда к концу следующего дня море стихло, в устье реки Пирита, возле Ревеля, волны выбросили на берег утопленника. Казалось бы, дело самое обычное, понесло какого-то чудака горожанина на ночь глядя в море кататься, вот и докатался. Для такого происшествия достаточно и околоточного. Но труп утопленника почему-то огородили от зевак цепью городовых и жандармов, приехал пристав, потом сам полицмейстер и два жандармских офицера. Труп был отправлен в морг, но и там осматривать его никому не разрешили. Ревельская газета “Эстляндские губернские ведомости” напечатала в отделе происшествий заметку под интригующим названием “Тайна моря”, в которой сообщала, что утопленник, видимо, из простонародья, одет по-рабочему, но личность его не установлена. К трупу не подпустили даже репортеров, поэтому они не могли сообщить читателям, что на трупе обнаружено пять огнестрельных револьверных ран, все в грудь и все в упор.

Об этих ранах и шел серьезный разговор в кабинете начальника Ревельского жандармского управления полковника Мезенцева.

— Никакой тайны нет, — сказал, откладывая газету, глава политического сыска в Эстляндии. — Все ясно! Убит наш осведомитель. А он последнее время давал очень ценные сведения о связи ревельских рабочих с матросами.

— Особенно с крейсером “Память Азова”, — согласно кивнул заместитель Мезенцева подполковник Никишин. — Имеем подозрения, что на крейсере есть большевистский комитет, связанный с берегом. На днях к крейсеру подплыла лодка, и сидевшая в ней барышня перебросила на палубу сверток. Конечно, нелегальщина!

— Усильте наблюдение за крейсером!»

По версии автора документального очерка, разоблачение агента, которого М. Зуев-Ордынцев именует «Лопоухим», произошло следующим образом:

«И в этот момент они (революционеры. — В.Ш.) услышали голос Лопоухого. Он стоял выше их на склоне дюны и громко, насмешливо говорил:

— Все совещаетесь о мерах безопасности? На меня надейтесь, товарищ Минес, грудью прикрою тебя от царских пуль и штыков!

— Идемте вниз, спускайте лодку на воду, — приказал Минес.

— Зачем? — удивился Лопоухий. — К эскадре поплывем ночью, а она еще и не пришла.

— Нужно осмотреть рейд, выбрать короткий и скрытый подход к кораблям.

Когда лодка отошла от берега так далеко, что деревья казались низеньким кустарником, а людей и вовсе не различить, Минес окинул взглядом море. Ни дымка, ни паруса на горизонте. Тогда он посмотрел в упор на Лопоухого.

— Дай твое письмо к невесте!

— Вы что?.. Вы с ума сошли? — взвизгнул Лопоухий, схватившись обеими руками за борт. Он, видимо, хотел выброситься из лодки. Но три револьвера уставились на него. Эдуард вытащил из его кармана письмо к “невесте”, которое оказалось донесением в жандармское управление.

Минес прочитал его вслух. Фамилии товарищей из дружины и городского комитета РСДРП. Против каждой фамилии — домашний адрес. Затем предложение выдать боевую дружину, подпольную типографию и судовые партийные комитеты учебного отряда. Все за десять тысяч рублей.

Минес кончил читать. Точку поставили три выстрела в упор. Убитый провокатор упал навзничь на корму, и Эдуард выстрелил в него еще два раза. В глазах юноши стояли слезы ярости и ненависти. Труп выбросили в море, привязав к нему лодочный верп. Но от разыгравшегося через несколько часов шторма якорек, видимо, отвязался, и труп принесло в устье Пириты, на радость жандарму Мезенцеву».

Честно говоря, мне не очень верится, чтобы опытный агент был столь легко разоблачен. К тому же автор очерка не приводит никаких документальных доказательств, а описывает разоблачение и казнь агента охранки, как