Бог, человек, животное, машина. Поиски смысла в расколдованном мире - Меган О’Гиблин

взаимодействуя со средой. Один такой робот, Герберт, научился бродить по лаборатории и воровать пустые банки из-под газировки из чужих офисов. Другой, Чингиз, умудрялся перемещаться по пересеченной местности без каких-либо предварительных данных или встроенных инструментов для картографирования. По мнению Брукса, эти успехи означали, что целостный сознательный субъект – необязательное условие для возникновения интеллекта. Он был убежден, что эти простые навыки и умения будут накапливаться и дополнять друг друга, пока у роботов не разовьется нечто, схожее с человеческим разумом. «Мышление и сознание не нужно будет программировать, – писал он. – Они возникнут сами».

Пока я говорила, аудитория казалась внимательной и заинтересованной. Но когда дело дошло до вопросов из зала, стало ясно, что эмерджентность в биологических системах вызывает у слушателей гораздо больше энтузиазма, чем перспективы эмерджентного возникновения искусственного интеллекта. Одна женщина, профессор ботаники, задалась вопросом: как странно, что мы представляем себе природу как нечто пассивное и инертное, хотя она так часто порождает эти сложные системы. Разве нельзя сказать, что самоорганизация – это проявление своего рода воли и интеллекта? Другой участник заметил, что распространенность самоорганизующихся эмерджентных систем говорит о том, что в самой основе реальности лежит какое-то математическое отношение – золотое сечение или «уравнение Бога», – которое проявляется во множестве природных паттернов: в стадах, роях, косяках рыб, кристаллах льда и фрактальной организации снежинок. Мы все были частью одной и той же сети. Многие комментарии перекликались с предпосылками глубинной экологии и объектно-ориентированной онтологии: что настало время окончательно отказаться от рационализма Нового времени, а с ним и от привилегированного положения, которое тот приписывал человеческому субъекту; что идея человеческой исключительности – это своего рода раковая опухоль, приведшая к нынешнему экологическому кризису. Время от времени я вступала в дискуссию, пытаясь прокомментировать эти идеи с точки зрения науки об искусственном интеллекте, но каждый раз мне казалось, что я впустила в комнату холодный сквознячок, развеивающий пыл духовного единения. Когда я упомянула, что интернет, дорожные пробки и фондовый рынок тоже в каком-то смысле являются формами распределенного интеллекта, передо мной оказался целый зал ничего не выражающих лиц.

Последний вопрос поступил от слушателя, который долгое время говорил о «цереброцентризме» – иллюзии, что человеческий мозг имеет какие-то преимущества перед другими системами интеллекта. За этим последовало еще более длинное отступление о Гегеле. Наконец дело дошло до самого вопроса, оказавшегося слегка провокационным. Слушатель сообщил, что ему хотелось бы узнать, как, на наш взгляд, выводы наших исследований сочетаются с фактом, что мы, писатели, автоматически занимаем позицию превосходства, за которой стоят иллюзорные представления о различии между человеческим интеллектом и другими формами разума. Разве, анализируя и критикуя окружающий нас мир, мы тем самым не воспроизводим старые философские представления, противопоставляющие субъект и объект?

Я взглянула на двух других женщин, которые даже не особенно пытались скрыть свое раздражение. Они явно не собирались клевать на эту приманку. Я повернулась к мужчине и парировала какой-то саркастической фразой вроде: а что он может предложить в качестве альтернативы? Ведь работу, дедлайны и необходимость покупать продукты это все не отменяет. Мне удалось слегка разрядить атмосферу, и я чувствовала, что все участники вечера будут потом жаловаться на этого зануду с его провокационными вопросами. Но, по сути, он просто довел до крайности идею, которая на все лады обсуждалась в тот вечер: космологическая гармония требует отказа от привычных представлений о том, что значит быть человеком. Я, конечно, была согласна, что мы часто переоцениваем свои силы и придаем слишком большое значение своей уникальности. Но сваливать всю вину за расколдовывание мира на простой человеческий эгоизм – это слишком примитивно и, может быть, на самом деле противоречит сути этих новых теорий. Слишком уж часто этот дискурс приводил к странному выводу: чтобы снова помыслить мир разумным и живым, мы должны отказать самим себе в этих же качествах.

* * *

В природных системах, таких как лес или пчелиный рой, с виду слаженное и осмысленное эмерджентное поведение может возникать и без участия централизованной системы управления вроде человеческого мозга. Но и сам мозг некоторые рассматривают в тех же терминах, пытаясь таким образом дать объяснение феномену сознания. Хотя большинство людей склонны представлять себе мозг как центральный процессор организма, сам этот орган не имеет центрального управления. Философы и нейробиологи часто указывают, что наша вера в единое внутреннее «я» – это иллюзия. Как однажды сказал Ричард Докинз, представление о том, что мы «единица, а не колония», не имеет оснований в архитектуре мозга. Наоборот, мозг состоит из множества бессознательных составляющих, которые, подобно пчелам в улье, скооперировались, чтобы произвести на свет разумную систему. Эмерджентизм предполагает, что сознание находится не только в голове; оно возникает из сложных взаимосвязей, которые существуют во всем теле, а также из взаимодействия организма с окружающей средой.

По сути, Брукс и его команда в Массачусетсе пытались воспроизвести эволюцию человека. Если человеческий интеллект возникает на основе более примитивных механизмов, унаследованных нами от предков, то и у роботов сложное поведение должно возникать из системы простых правил. При разработке искусственного интеллекта инженеры обычно использовали программирование «сверху вниз», как будто они были богами, создающими существ по своему образу и подобию. Но эволюция происходит благодаря процессам «снизу вверх» – одноклеточные организмы развиваются в сложные многоклеточные существа, и это, полагал Брукс, более эффективный подход. Абстрактное мышление было для человека поздним эволюционным приобретением – и не таким важным, как нам хотелось бы верить; задолго до этого наши предки научились ходить, есть, передвигаться в окружающей среде. Как только Брукс увидел, что его роботы-насекомые могут так многого добиться без центрального процессора, он перешел к созданию человекоподобного робота. Этот робот представлял собой туловище без ног, но довольно убедительно напоминал верхнюю часть тела человека, с головой, шеей, плечами и руками. Брукс назвал его Cog, то есть «Винтик». Он был оснащен более чем двадцатью шарнирами, а также микрофонами и тепловыми датчиками, которые позволяли ему различать звук, цвет и движение. В каждый глаз встроили две камеры, которые имитировали работу человеческого зрения и позволяли роботу быстро переводить взгляд с одного объекта на другой. Как и в случае с роботами-насекомыми, у Винтика не было центрального управления – вместо этого его программировали через несколько базовых приводов. Главной целью Брукса было доказать, что робот может действовать как разумное человеческое существо без центрального хранилища информации – машинного аналога единого внутреннего «я». Предполагалось, что общение с окружающими и работа алгоритмов обучения помогут ему выработать сложные поведенческие схемы – может быть, он даже научится говорить.

За те годы, пока Брукс работал над Винтиком, тот достиг впечатляющих результатов. Он