Дизайн детства. Игрушки и материальная культура детства с 1700 года до наших дней - Коллектив авторов -- Искусство

Ил. 3.3. Детская по проекту Андре Элле, 1911. В таком виде она предстала в отделе декоративных искусств Осеннего салона в Париже в 1911 году и на выставке «Искусство для детства» в Музее Гальера (Париж, 1913)

Следует отметить, что Элле, совсем не чураясь коммерческого успеха, продавал игрушки и мебель в универмаге Printemps (ил. 3.4). Они занимали видное место в каталоге этого магазина.

В 1913 году универмаг Printemps даже показал подборку игрушек в Музее Гальера. Они были выставлены в вестибюле музея. Как бы ни сокрушались из-за власти коммерциализма критики вроде Кларети, все же универмаги тоже способствовали информированию широкой публики о новых стандартах красоты.

Ил. 3.4. Реклама из каталога универмага Printemps, декабрь 1913 года

Как утверждает историк Лиза Тирстен, торговое пространство универмагов того времени функционировало как демократичное пространство — не только из-за доступности для покупателей из разных слоев общества, но и в силу «чувства прекрасного», которое было теперь, по задумке владельцев универмага, открыто для всех[244]. Кстати, в универмаге Printemps в 1912 году имелся отдел декоративного искусства, где продавались декоративные предметы из керамики и стекла, а иногда также мебель и обои[245]. Как и в случае с другими товарами для взрослых, экспонаты с выставки Элле и вещи на продажу, созданные по его эскизам, могли в своей совокупности развить у французских покупателей вкус к детской мебели и игрушкам.

В годы перед Первой мировой войной тревога об эстетике игрушек тесно переплелась с другой проблемой — тревогой об их происхождении. В одном из своих последних текстов в 1914 году Жюль Кларети восхваляет «классическую» и «традиционную» французскую игрушку, вроде «изящной куклы с лицом младенца в прелестном платье» или «маленького старинного оружия», и сравнивает их с «привезенным из Англии или Америки англосаксонским изобретением» — смешными куклами и клоунами, которые казались ему пошлыми и некрасивыми[246]. Но ни одной стране не уделяли французские критики столько внимания (большей частью осуждающего), сколько Германии, которая долгое время была лидером по производству игрушек. На выставке 1913 года были запрещены немецкие игрушки, и без того, по мнению критиков, «сполна представленные в парижских магазинах»[247]. Отчасти соперничество Франции и Германии было экономическим: французские критики отмечали потерю прибыли и рабочих мест. Преимущество Германии, заявляли они, в том, что она меньше платит рабочим, меньше тратит на транспортировку, крадет у Франции запатентованные дизайны и в больших количествах поставляет игрушки на английский и американский рынки[248]. В националистической атмосфере кануна Первой мировой продавцы и фабриканты с особым усердием подчеркивали французское происхождение игрушек. В рекламной брошюре магазина Le Paradis des Enfants автор заявлял: «Пруссаки хотят, чтобы вы думали, будто все игрушки делают они. Но это ложь. В Нюрнберге не делают настоящих кукол, а немецкие товары — не более чем дешевые подделки под работу замечательных французских мастеров. „Детский рай“ находит свои сокровища в Париже, а не за рубежом»[249]. Кроме того, критики восхваляли работу мелких фабрикантов, благодаря которым на рынке появлялись новые игрушки по доступным ценам. В 1901 году шеф парижской полиции торжественно открыл соревнование среди создателей игрушек, в котором уже в первый год 350 участников состязались за 7000 франков призового фонда. Соревнования прошли с успехом и стали ежегодным мероприятием в парижском Большом дворце, названным в честь шефа полиции: «Конкурс Лепена». Все это отражало заинтересованность правительства в поддержке мелких французских производителей.

Но кроме всего прочего, французские эксперты критиковали немецкие игрушки с эстетической точки зрения. В ходе соперничества немецких и французских игрушек давно сложилось представление, что французская работа сложнее и утонченнее. Особенно был ощутим этот недостаток изящества в производстве кукол. Французские куклы славились модной одеждой. В детской книге «Воспитание куклы», опубликованной в 1852 году, французская девочка вместо деревянной куклы из Германии выбирает себе «прекрасную большую элегантную куклу, с прелестным лицом… одним словом, не немецкую». Немецкая кукла, которую предлагают девочке, плохо сделана, а еще хуже одета — как циркачка[250]. В другой детской книжке «Королева кукол», вышедшей в 1864 году, ожившие куклы замечают, что у одной из них фиолетовые щеки и черные восковые волосы, а красные руки держатся на лямках того же цвета. Что же до ее ног, то — «о, ужас! Ног у нее не было». Нелепое существо оказалось куклой из Нюрнберга, которая говорила с сильным немецким акцентом. Бескорыстные французские девочки решили вместе сшить для нее «скромный» гардероб и отдали ее бедной больной малышке, у которой совсем не было кукол: за неимением лучшего она пришла в восторг от новой игрушки[251]. В 1899 году, чтобы лучше противостоять немецким соперникам, многие из французских кукольных фабрикантов объединились во Французское общество игрушек и кукол. Другой причиной создания общества было желание сократить расходы: ведь фарфоровые головы импортировались из Германии вплоть до начала Первой мировой. Как отмечала газета Le Petit Journal, французской была только одежда[252] — однако для куклы одежда решала все. «Парижская кукла, — писал Лео Кларети, — и в лохмотьях моментально становится настолько привлекательной, что вызывает зависть заграничных женщин», а все попытки немцев повторить этот образ заканчиваются созданием противных кукол в громадных шляпах, вроде тех, что носят артистки парижских кафешантанов[253].

В целом критики, переживавшие за эстетические стандарты, приходили к единодушному мнению, что немецкие куклы уродливы и неуклюжи, а французские — изящны и сделаны со вкусом. К примеру, когда французские фабриканты стали выпускать игрушечных солдатиков, то заявили, что улучшили немецкую модель, которая представляла собой просто два склепанных вместе кусочка жести. «Сегодня маленький кавалерист больше не выглядят тощим и плоским… он набрал вес, стал шире, круглее. Он выглядит естественно, точно, изящно, почти как живой»[254]. По слова Анри д’Альманя, игрушка, сделанная в Париже, «более долговечна и стойко выдерживает подчас грубые ласки маленьких ручек… В парижской игрушке ребенок узнает своего соотечественника…»[255] Лео Кларети отдельно подчеркивал, что разница между французскими и немецкими игрушками связана с этническими различиями: «Нюрнбергские и зонненбергские игрушки сделаны саксонцами. Они не годятся для романских народов и противоречат вкусу и инстинкту нашей расы. Французская же игрушка — изящная, стильная, остроумная»[256]. В 1911 году его тревога только усилилась: