Переписка, 1911–1936 - Василий Васильевич Кандинский

И Вы к этому присоединяетесь и «отвергаете меня как еврея». Разве я Вам навязывался? Вы верите, что я из тех, кто позволяет себя оттолкнуть? Верите, что человек, знающий себе цену, призна́ет за кем-то право критиковать даже мельчайшие его качества? Кто бы это был, кому такое можно позволить[?] В чём он сам был бы лучше[?] Конечно, критиковать меня за моей спиной может каждый, места там много. Но если я об этом узнаю, то защищаться буду беспощадно.

Как может Кандинский мириться с тем, что меня оскорбляют; как он может принимать участие в политике, выключающей меня из естественного круга моей деятельности; как он может не бросить вызов мировоззрению, затевающему новые Варфоломеевские ночи, во тьме которых никто даже не сможет прочесть объявление о том, что для меня сделано исключение!

Будь мне дано слово, я бы присягнул такому мировоззрению, которое обеспечивает безопасность для Кандинского, невзирая на всякие политические и экономические соображения. Ибо я того мнения, что лишь мировоззрение, сохраняющее для мира подлинное ви́дение двух или трёх Кандинских, которых мир рождает в год, — я того мнения, что лишь такое мировоззрение имеет для меня смысл. А погромы оставляю другим. Раз уж я ничего не могу против них сделать.

Вы назовёте единичным, достойным сожаления случаем, что я тоже затронут последствиями этого антисемитского движения. Но почему дурного еврея не считают достойным сожаления единичным случаем, а считают типичным[?] В чрезвычайно узком кругу моих учеников почти никто из арийцев сразу после войны не участвовал в военных действиях, все имели удобные должности. Напротив, почти все евреи участвовали в боях и были ранены. Какие же тут единичные случаи?

Это не единичный случай и вообще не случайность. Напротив, вполне планомерно, что, не будучи признан на общепринятом пути, я принуждён пуститься в обходной путь, через политику. И очень понятно, что люди, которым моя музыка и мои мысли не давали покоя, только обрадовались, что открылась ещё одна возможность на время от меня избавиться. Артистический успех оставляет меня равнодушным, Вы это знаете. Но я не позволю себя оскорблять!

Что общего у меня с коммунизмом? Я не коммунист и никогда им не был. Что у меня общего с сионскими мудрецами? Это для меня нечто вроде названия какой-то сказки тысяча и одной ночи, разве что гораздо более невероятной.

Следует ли мне знать ещё что-то про сионских мудрецов? Или Вы верите в то, что моими открытиями, моими знаниями и мастерством я обязан иудейскому покровительству? Или Эйнштейн достиг подобного по поручению сионских мудрецов?

Я этого не понимаю. Всё это не выдерживает никакой разумной критики. И разве во время войны вы не имели случая заметить, как много было лжи, и притом исключительно официальной лжи? И как наш мозг, влекущийся к объективному, оказался навсегда отгорожен от вида правды? Вы этого никогда не знали или забыли?

А о том, какие несчастия может навлечь известная направленность чувств, вы тоже забыли? Не знаете, что в мирное время железнодорожная авария с четырьмя жертвами всех приводила в ужас, а во время войны можно говорить о 100 000 убитых, даже не попытавшись представить себе всей боли, всего горя, ужаса и прочих последствий произошедшего. И что были даже такие люди, которые радовались максимальному числу убитых врагов: чем больше, тем лучше! Я не пацифист; выступать против войны столь же бессмысленно, как выступать против смерти. То и другое неизбежно и лишь в ничтожной степени зависит от нас, так как принадлежит к способам обновления человеческого рода, изобретённым не нами, но высшими силами. И точно так же происходящий сейчас сдвиг социальной структуры нельзя списать на долговой счёт кого бы то ни было из людей. Он уже начертан в созвездиях и совершается с необходимостью. Буржуазный средний класс был настроен слишком идеалистически, уже не по-боевому, и потому из глубин человечества поднимаются обездоленные, но крепкие элементы, чтобы заново создать жизнеспособное среднее сословие. Они покупают себе прекрасную книгу, напечатанную на плохой бумаге, и при этом мрут с голоду. Именно так, а не иначе, всё происходит — можно ли этого не замечать?

И Вы хотите это остановить. И возлагаете на евреев ответственность за это? Я не понимаю!

Разве все евреи — коммунисты? Вы не хуже меня знаете, что это не так. Я не коммунист, потому что понимаю, что вещей, желанных для всех людей, всем не хватит, хорошо, если одной десятой человечества. А то, что есть в избытке (несчастья, болезни, человеческая низость, бездарность и т. п.), — оно и так поделено между всеми. И ещё потому, что понимаю: субъективное ощущение счастья не зависит от того, чем человек владеет, но лишь от загадочной предрасположенности, которая либо есть, либо её нет. И в-третьих, потому что земля — это долина скорби, а не танцплощадка, ибо в планы Творца не входит устроить так, чтобы всем жилось одинаково хорошо, да и вообще, быть может, ничего особо глубокомысленного.

Сегодня все только и хотят провозгласить какой-нибудь вздор на научно-журналистском жаргоне, и умнейшие люди принимают это за откровение. Сионские мудрецы? — Ну, конечно. Так называют сегодня фильмы, научные работы, оперетки, кабаре, словом, всё, чем живёт интеллектуальный мир.

Евреи ведут свои дела как коммерсанты. Но стоит им потеснить своих конкурентов, их сразу начинают травить — но уже не как коммерсантов, а как евреев. Ну и в каком качестве они должны защищаться?

Я, однако, убеждён, что они защищаются именно только как коммерсанты, хотя и может показаться — что как евреи. Иными словами, их арийские притеснители, когда их самих притесняют, защищаются точно так же, разве лишь употребляя другие слова и используя другие (более симпатичные???) формы лицемерия. И евреям в голову не приходит, что они борются с конкурентами-христианами: они борются просто с конкурентами! И точно так же арийцы бьются с конкурентами как таковыми. И любая связка между теми и другими, если она ведёт к цели, — вполне возможна, равно как и любое противостояние. Сегодня это вопрос расы, что будет в другой раз — не знаю. И Кандинский во всём этом участвует?

Крупные американские банки давали деньги коммунистам и не отрицают этого факта. А знаете почему? Господин Форд отлично знает, что в их положении они просто не решаются этого делать: вдруг откроется что-нибудь гораздо более для них неприятное. Иначе — будь это