Жребий Пастыря. Жизнь и церковное служение патриарха Московского и всея Руси Тихона (Белавина). 1865–1925 - Михаил Иванович Одинцов

принесены чудотворные иконы. Храм и все прилегающее к нему пространство было переполнено народом. Литургию совершал Тихон с многочисленным духовенством, пел прекрасный хор архиерейских певчих. В конце молебна была прочитана с коленопреклонением особо составленная к юбилейному году молитва, и звучали слова:

Крепость даяй царем нашим, Господи,

И род помазанных твоих возноси!

За богослужением присутствовали губернатор граф Д.Н. Татищев, военные и гражданские чины, представители города и различных общественных учреждений. По возглашению многолетий царствующему Дому раздалась салютная пальба из артиллерийских орудий. По окончании богослужений в соборе на площади состоялся парад расположенным в Ярославле войскам.

Николай II и архиепископ Ярославский Тихон (Беллавин) в Архиерейском доме. Ярославль. 1913

[Из открытых источников]

Столь же насыщенной была и вторая половина посещения Ярославля, включавшая в себя: осмотр древних церквей Иоанна Предтечи, Ильи Пророка, Спасского и Толгского монастырей; посещение Романовского приюта и сельскохозяйственной выставки. Найдено было время и для принятия Николаем II депутаций от римско-католического и лютеранского духовенства, от мусульманских и иудейских сообществ. И везде в этот день рядом с императором был архиепископ Тихон, дававший пояснения, рассказывавший о епархии и ее достопримечательностях.

Наверное, можно считать, что ярославская часть 300-летнего празднества вполне удалась, о чем свидетельствует и поступившая в адрес архиепископа Тихона телеграмма Николая II: «Государыня императрица и я сердечно благодарим Вас, Владыка, и братию Толгского монастыря за молитвенные благопожелания нам и всей нашей семье. С искренней радостью вспоминаем посещение нами святой обители»1.

Сохранилось и мнение Тихона о пребывании в Ярославле Николая II. В письме к митрополиту Киевскому Флавиану (Городецкому) он писал:

Посещение Государя сошло у нас вполне благополучно. Слава Богу. Государь остался доволен. Обычных панагий, впрочем, не получили ни мы, ни владимирские, ни нижегородские (не знаю, получили ли костромские); кажется, за множеством мест посещения. Даром давать министр Двора скупится, а брать деньги за подарки конфузится[80][81].

Думается, и награждение Тихона в июне 1913 г. орденом святого князя Александра Невского было подтверждением благоволения царской семьи за визит в Ярославль.

Юбилейные торжества стали последним крупным событием в истории Дома Романовых и воспринято оно было в российском обществе по-разному. Митрополит Вениамин (Федченков), тогда ректор Тверской духовной семинарии, в своих воспоминаниях писал:

Всюду были отданы приказы устраивать торжества. Заготовлены особые романовские кругленькие медали на Георгиевской треугольной ленточке. Но воодушевления у народа не было. А уж про интеллигентный класс и говорить нечего. Церковь ныне лишь официально принимала обычное участие в некоторых торжествах. По-видимому, торжество предназначалось к поднятию монархических чувств против будто бы убитой революции. Но это не удалось. И вся эта затея была тоже искусственной[82].

Уже на следующий год, летом, началась Первая мировая война, перекроившая политическую карту Европы.

Во время службы в Ярославской епархии до Тихона не раз доходили слухи о его возможном перемещении на новую кафедру: то «погибельный Кавказ», то «хладная Сибирь», то что-то еще… Всякий раз он относился к ним по принципу: надо так надо. Но в реальности вопрос о перемещении архиепископа Тихона рассматривался в заседании зимней сессии Святейшего синода в 1913 г., когда было принято решение об «архиерейской рокировке»: Тихона переводили из Ярославля в Вильну, а на его место из Вильны архиепископа Литовского Агафангела (Преображенского). Бытует предположение, что виной тому некий конфликт между Тихоном и ярославским губернатором. Кто-то утверждал, что этому поспособствовали члены Союза русского народа… Но точно ответить нельзя. Одно неоспоримо, перевод в Вильну – это опала, поскольку ситуация в епархиях была несопоставима, как и положение правящего архиерея. Ярославль – это центр православия, обилие храмов и монастырей, благолепие служб, многочисленный благочестивый верующий народ. В Виленском крае православие было на вторых, после католицизма, ролях. Край – многонационален: русские, белорусы, литовцы, поляки, евреи; через него проходила черта оседлости для еврейского населения. В письме митрополиту Флавиану Тихон реагировал на пока еще слухи о перемещении словами: «Конечно, и в Ярославле мне жилось хорошо: взаимное довольство паствою, сравнительное спокойствие, порядочное обеспечение, хороший город и прочее. Но если начальство находит полезным перевод в Вильну, готовно подчиняюсь».

4 января 1914 г. Тихон получил официальный указ Синода о переводе на Виленскую кафедру. В письме своему товарищу по Академии протоиерею Петру Булгакову сообщил: «неожиданно на праздниках получил перевод в Вильну, где будто бы застой в делах». Письмо из Петербурга, и это «неожиданно» создают впечатление перевода не только без согласия, но и без ведома: человека передвинули, не говоря ни слова, как будто в Петербурге не существовало в то время телефона, как будто он за сотни верст от «сфер». Получается нечто похожее на деяние, определяемое термином «перевод для пользы службы».

Наступило время прощания с Ярославской епархией. 12 января Тихон совершил последнюю литургию в Успенском соборе Ростова. Спустя неделю, 19 января, еще одно прощальное служение состоялось в Крестовой церкви Архиерейского дома в со-служении викарных епископов, архимандритов, духовенства. Присутствовали представители гражданской власти, военные и гражданские чины. Общее настроение было минорным. Владыке вручали многочисленные благодарственные адреса, подарки от властей и духовенства: панагию, жезл, мантию, митру, четки, иконы…

Расчувствовавшийся владыка обратился с ответным словом к собравшимся: «День 19 января для меня особый день – это день моего рождения. И сегодня я вступил в пятидесятую годовщину своей жизни. Меня, как уроженца Севера России, всегда тянуло больше сюда, но волею Божией и начальства приходилось служить на Западе, в Холмщине, был епископом в Америке, где жизнь моя была очень тяжелой. Но вот назначили меня на Ярославо-Ростовскую кафедру. За прошедшие семь лет успел сжиться, сродниться с епархией и вот новое неожиданное назначение…» Вдруг владыка опустился на колени и стал кланяться духовенству и народу, приговаривая: «Скорблю, расставаясь с древней Ярославо-Ростовской епархией»[83].

Народ, затаившись, внимал словам пастыря. Никто не знал доподлинно причины отъезда владыки, но все были опечалены. То тут, то там слышны всхлипывания, покашливания, голоса: «Нам тяжело… расстаемся вопреки желанию… помяни в своих молитвах нас».

На следующий день, 20 января, в Спасском монастыре был совершен, по церковной традиции, напутственный молебен. Многолетия возглашались теперь уже бывшему архиепископу Ярославскому Тихону. А тот призывал благословение Божие на ярославскую землю, которую он покидал. Хор пел владыке многолетие, многочисленный народ, переполнявший храм, подходил и подходил к архиепископу за благословением. Наконец, выйдя из храма, Тихон сел в экипаж, который тихо направился к Московскому вокзалу. Оркестр заиграл «Коль славен», загудели колокола. По всему пути выстроены шпалерами