Мой запретный форвард - Кейт Морф

первым. Мои инстинкты, как удар молнии. Не думать, а действовать. Подбиваю шайбу клюшкой, смещаю центр тяжести, и… удар. Плечом врезаюсь в корпус Козырева, бедро в борт, и урод летит назад.

Четкий хип-хит, идеальный по технике, но с отдачей. Козырев падает, бьется затылком о борт, и трибуна взрывается.

— ХИТ! — кто-то кричит с нашей лавки.

— Фол? — слышу голос Василича, как будто из-под воды.

Рефери поднимает руку. Для меня это все как в замедленной съемке: образ Козырева, который дергается на льду, судья, поднятая рука, и потом протяжный свист.

Штраф летит в мою сторону. Я не успеваю понять, какой именно, покажут на табло, но я вижу, как капитан «Зубров» встает, отряхивается, делает театральный жест в адрес судьи, и его подхватывает толпа.

Крики. Хлопки. Тут, в этой полосе света, все решается моментально. Демьян вылетает ко мне в зону, глаза выпучил.

— Яр, ты с ума сошел? — рычит друг, не глядя на судью.

— Я дал ему то, что он заслуживал, — отвечаю сухо.

Они ведут меня к штрафной лавке. Я слышу, как трибуны разделяются: наша половина кричит «Анисимов!», другая: «фол!».

Я сажусь на лавку штрафников, бью кулаком по бортику. Шлем давит, дыхание сбивается, ладони в перчатках мокрые.

На табло две минуты. Две блядские минуты, когда я не на льду, когда команда без меня.

Слышу за спиной Василича, он орет так, что аж слюни летят.

— Какого хрена ты на него полез, Анисимов?! Ты — нападающий, а не гребаный защитник!

Я сжимаю зубы и не оборачиваюсь. Если сейчас посмотрю, сорвусь. Так что мой затылок выдерживает гнев тренера. Он прав, блядь, но от этого только хуже.

Секунда.

Другая.

Третья.

Димон ловит бросок, шайба отскакивает, и тут же перехват противников.

— Держи его! — кто-то орет.

Не держат. Козырев уже несется по центру, широкие шаги, мощные толчки. Настоящий танк. Он будто специально ждет, чтобы я видел все из своей чертовой клетки.

Бросок. Щелчок. Гул.

Шайба в воротах. На табло вспыхивает: ГОЛ!

Фанаты «Зубров» ревут, музыка орет на полную, кто-то бьет по бортикам так, что дрожит стекло.

Козырев, урод, катается вдоль борта, поднимает клюшку, хлопает себя по груди, ловит овации. Проезжает мимо меня, взгляд в взгляд. Скалится. Медленно и до безумия бесяче. Даже через стекло я чувствую, как он меня провоцирует.

Ну, клоун. Сейчас, я выйду и раскатаю твою команду.

Я почти встаю с лавки, хотя толку, минуты штрафа еще не вышли. И тут я замечаю движение на противоположной стороне льда. Там, возле врачей, стоит Полина. В форме, с повязкой на рукаве, волосы собраны, лицо серьезное. Она внимательно наблюдает за игрой.

И вот Козырев, не отрывая от нее взгляда, берет и посылает ей поцелуй.

Нагло.

Специально.

Я замираю, Полина отводит взгляд в сторону, будто не заметила финт этого показушника.

Но я вижу. Я вижу все. И внутри все срывается с цепи. Глухой удар сердца, я уже не слышу сирены, не вижу табло.

Секунды ползут, как черепаха по дороге.

Я сижу, впившись взглядом в лед. Мои ребята бьются, рвутся, пашут, но без меня.

Без меня!

Демьян в зоне — зверь, лед под ним плавится. Он катит вдоль борта, уходит от двоих, делает резкий разворот, и из-под клюшки вылетает выстрел, пас на Пашку.

Пашка ловит, не моргая, и сразу бросок в створ.

Гул!

Шайба отлетает от щитков вратаря. Падла железная, ловит все, что летит.

Я подаюсь вперед, будто могу силой взгляда впихнуть шайбу в ворота.

— Дави! — ору в пустоту, хотя меня никто не слышит.

Димон ловит отскок, тут же выбрасывает шайбу в центр, Демьян уже на скорости.

И тут происходит столкновение!

Он жмет к бортику защитника «Зубров», тот аж гнется пополам, судья поднимает руку, но свисток не звучит, игра идет.

Болельщики ревут, кто-то топает ногами, трибуны гудят.

На табло отсчитываются последние секунды моего штрафа.

3… 2… 1…

Я вылетаю из штрафного бокса, как из катапульты. Лед под коньками трещит, я разгоняюсь, чувствую ветер, шум арены где-то за спиной.

Шайба у Пашки, он видит меня, наши глаза встречаются.

Он дает мне точный пас. Я ловлю шайбу на клюшку, выхожу вперед. Парни жмут защитников, теперь только я и вратарь.

Он чуть подается вправо, и этого хватает. Я дергаю корпусом, финт влево, кистевой!

Сердце замирает, и я улавливаю чистый и звонкий щелчок.

Шайба в сетке.

ГОООЛ!

Трибуна взрывается.

Скамейка скачет, Василич хлопает ладонью по борту.

— Да! Вот так!

Я довольно улыбаюсь, бросая взгляд на Козырева. Он мрачный, губы сжаты, злость читается даже сквозь визор.

Вот теперь 1:1, ублюдок. Сейчас я еще вам напихаю в ворота.

А потом мой взгляд цепляется за Полину. Она стоит у бортика, прожигает меня взглядом, и не скрывает настоящую улыбку.

И почему-то именно от нее, а не от гола, кровь в висках стучит громче, чем рев арены.

ГЛАВА 26

Яр

Первый период тянется, как жвачка, прилипшая к подошве.

На табло все еще 1:1, и это чертово равновесие давит на мозги хуже штрафного бокса.

В перерыве между периодами скамейка гудит. В раздевалке с парней валит пар, кто-то хлещет воду прямо из бутылки, что аж по подбородку течет, кто-то матерится себе под нос.

Василич молчит, только смотрит на нас своим тяжелым взглядом. Этим взглядом можно лопатой снег чистить, до костей пробирает.

— Спокойно, мужики, спокойно, — бросает он глухо. — Второй период решит все.

И добавляет, уже глядя прямо на меня:

— Без геройств, Анисимов. Мне нужен форвард, а не гладиатор. Понял?

— Понял, — бурчу я.

Понял я, да не принял.

— Демьян, отличная работа, продолжай в том же духе, — тренер стирает схему нападения на доске, рисует новую.

— Защита просела! Держать оборону синей линии, стоять насмерть, — рычит Василич, активно размахивая маркером. — Не бойтесь их нападающих, пусть фолят. Нам это только на руку.

Когда мы выходим на лед, трибуны взрываются. Козырев снова напротив.

— Ну что, звезда, — шепчет он, наклоняясь ближе, — медсестричка в перерыве ко мне прибегала, улыбалась. Сказала, что ставит на нас.

Я знаю, что он пиздит. Но тело уже на взводе.

— Зрение свое проверь, — отвечаю я спокойно, но кулаки под перчатками уже чешутся. — А лучше всю голову сразу, у тебя походу галлюцинации.

Судья бросает шайбу, я рвусь вперед, мгновенно позабыв все к чертям собачьим.

Пас, силовой, борт. Шайба уходит в сторону. Козырев рядом, бьет по ногам, поддевает клюшкой.

— Остынь, герой, — усмехается он и делает движения, похожие на трах.