Насилие. Микросоциологическая теория - Рэндалл Коллинз

15

В Японии история о 47 ронинах была экранизирована около десяти раз начиная с 1916 года. – Прим. пер.

16

Драки между детьми относятся не только к маскулинной культуре. Девочки в первые годы жизни, когда они еще способны помериться силами с мальчиками, тоже часто дерутся, кусаются и пинаются примерно с той же частотой, что и мальчики, – максимальная разница составляет порядка 5%, причем иногда девочки делают все это немного чаще мальчиков [Trembley 2004]. При этом девочке, расчетливо выбирающей ситуации, в которых присутствуют родители, может сойти с рук драка со своими братьями, даже если это она на них нападает, поскольку девочка обращает в свою пользу установку «мальчики не бьют девочек», ведь именно мальчик обычно получает наказание, если дает сдачи. Все это я неоднократно наблюдал среди маленьких детей в домашней обстановке.

17

В собранной автором подборке фотоснимков 22 грабителей банков и других налетчиков в действии (в основном с камер наблюдения) нет ни одного улыбающегося лица – выражение лиц этих людей варьируется от замкнутой сосредоточенности и напряженности до страха. В 89 свидетельствах о драках, полученных из отчетов студентов и на основании собственных наблюдений автора, только в трех случаях их участники были в хорошем настроении. В одном таком случае пара мальчиков предподросткового возраста задирала мальчика помладше, бросая в него надувным мячом, а в двух остальных случаях спортивные фанаты, молодые чернокожие мужчины, сев после матча в переполненный автобус, приставали к белым университетским студентам из среднего класса. Таким образом, добродушные драчуны появляются только в тех ситуациях, где насилие – а точнее, здесь более уместно говорить о бахвальстве – со стороны групп, имеющих подавляющее преимущество перед выбранными ими мишенями, имеет очень ограниченный характер.

18

См. [Bourgois 1995; Willis 1977]. Критическое рассмотрение точек зрения, представленных в этих работах, см. в: [Wacquant 2002; Anderson 2002; Duneier 2002; Newman 2002]. В теории сопротивления присутствует мало указаний на возможные вариации насилия. Возможностью совершать насилие в порядке сопротивления наделяются лишь лица, находящиеся в подчиненном классовом и расовом положении. В то же время оказывается, что люди, занимающие подчиненное положении по критериям гендера и сексуальных преференций, не проявляют подобное насилие в сколько-нибудь значительной мере (это в большей степени характерно для ситуаций, когда подвергнувшиеся избиениям женщины убивают своих обидчиков, нежели в случае гомосексуалистов, дающих отпор) – получается, что женщины и гомосексуалисты являются в основном жертвами насилия, тогда как классовые и расовые меньшинства осуществляют насилие в качестве сопротивления. Очевидно, что здесь требуется теоретическое осмысление того, каким образом мобилизация недовольства перетекает в насилие, но на этом уровне конкретики теория сопротивления перестает работать.

19

На конференции, где я представлял какой-то из фрагментов теории, выдвинутой в этой книге, один из слушателей, задававших вопросы, вступил в полемику по поводу того, почему я рассматриваю только физическое насилие, игнорируя насилие символическое. По словам этого коллеги, он сам стал жертвой символического насилия не далее как во время предшествующей сессии докладов, когда ему не дали высказаться во время вопросов выступающему. Макросоциологи уже обращались к вопросу о том, кому предоставляется, а кому не предоставляется возможность высказаться на собраниях коллективов и в какой момент в череде выступающих это происходит или не происходит [Gibson 2001, 2005]. Но даже на этом уровне использование понятия «символическое насилие» в качестве объяснения происходящего выглядит не более чем риторическим нареканием, не предоставляющим объяснительного механизма. То обстоятельство, что искушенные интеллектуалы могут считать феномен, который они именуют символическим насилием, хоть сколько-нибудь близким к физическому насилию, демонстрирует, в какой степени для большинства интеллектуалов непривычно рассуждать в микросоциологической системе координат, и насколько мало мы знакомы с реальным насилием.

20

В одной статье Ричарда Тремблея и его соавторов [Tremblay, Nagin et al. 2004] утверждается, что насилие является результатом взаимодействия между врожденной предрасположенностью и социальными взаимоотношениями в семье. При этом врожденная предрасположенность к насилию, как правило, подавляется социумом, поскольку агрессивное поведение наиболее характерно для детей младшего возраста, но в дальнейшем оно идет на спад, за исключением меньшинства, которое впоследствии идет по преступной стезе. Однако микроситуационные детали демонстрируют, что насилие среди маленьких детей имеет очень ограниченный характер, причем в определенной степени ему потакают родители и другие дети, а зачастую оно является способом установления социальных контактов и привлечения внимания. Это согласуется с выводами того же Тремблея [Tremblay 2004], что насилие среди маленьких мальчиков и девочек более распространено, если у них есть братья и сестры, живущие в одном доме. Насилие среди маленьких детей вписывается в модель защищенного и инсценированного насилия на публику, которая будет рассмотрена в главе 6. Это насилие предопределяется ситуационными условиями взаимодействий между детьми раннего возраста – точно так же как и в случае взрослых. По данным указанного исследования Тремблея, пик детского насилия приходится на возраст не раньше примерно 30 месяцев, а его конструирование происходит в период социального развития первых трех лет. Это так называемый период «ужасных двух лет», связанный с формированием автономной личности посредством более масштабного усвоения социальных образов и точки зрения аудитории; в терминах символического интеракционизма в этот период происходит формирование «я» и «другого», а не выражение чистого первоначального «я» [Collins 2004: 79–81, 204–205].

21

Динамика военных действий будет более подробно рассмотрена в последующих главах и в продолжении этой книги, посвященном макроизмерениям конфликта. Современные армии также не слишком эффективны в контактном бою, но их способность убивать удалось усовершенствовать при помощи ряда способов. К ним относятся организационные механизмы, позволяющие удерживать войска на поле боя, технологии убийства на большом расстоянии, когда конфронтационная напряженность не слишком высока, поскольку невозможно увидеть противника в лицо, и оружие, обладающее настолько высокой разрушительной силой, что даже при незначительных навыках владения им можно нанести противнику по меньшей мере отдельные потери. Возросшая смертоносность человеческих действий в сражении связана не с тем, что отдельные люди стали более свирепыми, а с тем, что нам удалось обнаружить социальные и технологические способы преодоления конфронтационной напряженности/страха [Grossman 2004: 192–218].

22

См. [Элиас 2001]. По сути дела, Элиас осуществил историзацию теории Фрейда, представив свидетельства того, что всевозможные грубые манеры (например, привычки плеваться, сморкаться и трогать еду пальцами) постепенно подвергались укрощению с момента возникновения в Европе XVI века придворных обществ, которые ставили независимых