Люйши чуньцю (Весны и осени господина Люя) - Люй Бувэй

не внял, чего бы не вместил. Он сродни небу и земле. Возносясь до сана сына неба, не гордится, опускаясь до состояния простого мужика, не омрачается. Это и есть человек полного дэ.

Богатство и знатность, если им сопутствует невежество, способны счастье обратить в горе, и тогда они хуже бедности и ничтожества. Бедным и ничтожным вещи даются с трудом, и даже при большом желании им едва ли доступны излишества. А тут – экипаж для выезда, паланкин для дома. Думают, что это для удобства, а это называется – орудие для паралича. Жирное мясо, густое вино. Думают, это для здоровья, а это называется – еда для колики. Нежные щечки, белые зубки, песни из Чжэн и Вэй. Думают, это для забавы, а это называется – топор для естества. Таковы горести, навлекаемые богатством и знатностью, и потому в древности те, кто существенным для себя полагал жизнь, отказывались от богатства и знатности. Поступали они так не ради славы, а следуя своему убеждению. Поэтому к их мнениям следует отнестись со всем вниманием.

Глава третья

О человеке / Чжун цзи

Шуй был великим мастером, но люди любят не пальцы Шуя, а собственные свои пальцы, поскольку свои им нужнее. Люди любят не яшму в горах Кунь, не жемчуг в реках Цзян и Хань, а собственный свой тусклый камушек, крохотную жемчужинку, поскольку свои им нужнее. Не тем более ли нужна мне собственная моя жизнь! Что бы ни говорили о знатности, даже сан сына неба ничто в сравнении с ней. Что бы ни говорили о богатстве, я не променял бы ее даже на Поднебесную. Что бы ни говорили о риске, я знаю, что, утратив жизнь однажды, я не верну ее вновь никогда.

Владеющие дао относятся к этим трем вещам не без опаски. Бывает, правда, что опасаются этого, но все же приносят вред. Это – от неведения условий существования. При неведении условий существования опасение бесполезно: слепой уложит любимого сына на мякину, глухой вынесет лелеемое чадо из дому во время грозы. Бывают и такие, что понятия не имеют об опасении. Не имеющий понятия об опасении не видит разницы между жизнью и смертью, существованием и гибелью, возможным и невозможным. Не видя разницы, такой называет истиной то, что никоим образом не истина, и ложью то, что никоим образом не ложь. Меж тем то, что он называет ложью, – истина, а то, что он называет истиной, – ложь. Такого я называю глубоким невеждой. Небо карает таких.

Если так распоряжаться жизнью, неизбежны болезнь и смерть. Если так распоряжаться царством, неизбежны поражения и гибель. Эти болезнь, смерть, поражения и гибель приходят не сами по себе. Они вызваны невежеством. То же можно сказать и о долгой жизни, неизменных победах. Поэтому владеющие дао внимательны не к тому, что вызвано, а к тому, что вызвало. Ибо тому, что вызвано, помешать уже невозможно. Это следует уяснить.

Положим, У Хо со всей силы тащит буйвола за хвост. Либо оторвется хвост, либо выбьется из сил У Хо, буйвол же не сдвинется с места, потому что его тянут назад. Но если мальчонка ростом в пять чи потянет буйвола за кольцо в носу, тот пойдет куда угодно, потому что его ведут вперед.

И мудрые, и глупые среди нынешних властителей и правителей все до одного желают себе долголетия. Но поскольку они ежедневно тянут свою жизнь назад, в их желаниях мало проку. Жизнь бывает долгой, когда ее ведут вперед. Мешают вести жизнь вперед страсти. Поэтому мудрец всегда умеряет свои желания.

В просторных палатах слишком много тени, в высоких теремах слишком много солнца. От тени в ногах паралич, от солнца – сухотка. Эти недуги – от неумеренности тени и солнца. Поэтому в старину цари не ставили больших палат, не возводили высоких теремов. Не держали редких яств, не носили жарких шуб. От жарких шуб – закупорка сосудов, при закупорке нет хода ци. От редких яств – закупорка желудка, при закупорке – несварение, при несварении нет хода ци. Можно ли этак жить долго?

В старину мудрые цари устраивали парки, сады, заповедники и пруды исключительно для созерцания и прогулок, строили дворцы, палаты, терема и беседки исключительно, чтобы укрыться от жары и дождя. Коней и экипажи, платье и шубы держали лишь для того, чтобы прикрыть тело, согреть кости, еду и питье, меды и вина – для потрафления аппетиту, утоления голода. Музыка и цвет, мелодия и песня существовали исключительно для ублажения существа и развлечения. Этими пятью вещами мудрые цари питали свое существо. Они не были привержены скупости и не боялись тратить. Просто стремились к миру со своим существом.

Глава четвертая

О справедливости / Гуй гун

В старину мудрые цари, управляя Поднебесной, всегда ставили на первое место справедливость. Справедливость приводит Поднебесную к миру, мир достигается справедливостью. Послушаем, что говорит предание. Достигавших власти над Поднебесной – легион. И все они достигали ее справедливостью, а утрачивали из-за несправедливости. Крепость престола любого властителя зиждется на справедливости. Ибо сказано в «Хун фань»:

Не льстить, не лгать:

Путь царский – гладь!

Не льстить, не гнуть:

В том – царский путь!

Не вдруг – хвалить:

Путь царский длить!

Не вдруг – карать:

Долг царский знать!

Поднебесная не есть Поднебесная единственного. Поднебесная есть Поднебесная Поднебесной. Гармония света и тьмы не простирается на отдельный род. Утренняя роса и сезонные дожди не отдают предпочтения ни одному существу. Повелитель тьмы народа не привержен ни одному из людей.

Бо Цинь, пускаясь в путь, спрашивал, как управлять царством Лу. Чжоу-гун отвечал: «Твори благо, но не ищи благ». Раз некий цзинец потерял лук, но не стал его искать, а сказал: «К чему поиски: человек из Цзин потерял, человек из Цзин и найдет». Конфуций, прослышав об этом, сказал: «Вот было бы славно убрать слова „из Цзин“!» Лао-цзы, прослышав об этом, сказал: «Вот было бы славно убрать еще и слово „человек“!» Лао-цзы был справедлив ко всему.

Небо и земля огромны. Они рождают, но у них нет детей, взращивают, но у них нет владений. Все существующее питается их соками себе на благо, но никто не знает, где начало этого блага. Таким было дэ трех хуанов и пяти ди.

Когда Гуань Чжун болел, Хуань-гун навестил его и спросил: «Если ваша болезнь обострится