Якоб Бёме - Герхард Вер

Основным достоянием средневековой натурфилософии и мудрости, которое восходит к Тот-Гермесу, или Гермесу Трисмегисту (троекратному Гермесу), было учение о соответствиях. По одной легенде, Тот-Гермес спрятал тайну неба и земли в смарагде. В формулировке розенкрейцеров основной принцип этой «Tabula Smaragdina» звучит следующим образом: «Поистине безо всякой лжи правильно и верно сие: как внизу, так и наверху, а также и сие: как вверху, так же внизу, — и этим можно совершать чудесные превращения вещей». Бёме, который утверждает, что он читал книги <»многих мастеров», хорошо понимал следующее: «Если мы хотим правильно рассмотреть творение, то мы не нуждаемся для этого ни в чем сверх божественного света и взирания. И исследовать его весьма приятно, а просветленному сердцу совсем легко»[143]. Бёме был известен герметический закон: «То, что является нижним, то же является и верх ним, и то. что лежит стесненным в земле, то же находится и в звездах, и одно принадлежит другому, как тело душе. Звезды означают дух, земля — тело. Перед творе нием в вечном рождении все было смешано… как бы в любовной борьбе, но безо всяких материальных качеств»[144].И подобно тому, как «в каждой вещи есть вечное, сокрытое во времени» у то есть и обратное этому: в явлениях этого мира можно прочесть, какие силы пульсируют в них. «Изреченное слово» природных феноменов свидетельствует о «говоримом», или «выдыхаемом», слове Творца. Бёме видит свою задачу в том, чтобы это конкретное слово, которое обращается ко всем чувствам, услышать и сделать доступным другим. Здесь присутствует этический момент, потому что сообразно этому слову следует установить поведение человека.

«Хотя рассудок и кричит: «Писание и Букву сюда!», все же внешней буквы недостаточно для познания, хотя она и является наставницей оснований. Нужна еще живая буква — самостоятельно высказанное слово Бога и его сущность, которые сами раскрываются и могут быть прочтены в наставнице слова, высказанного в человеке, когда читателем и носителем откровения становится сам Святой Дух»[145].

Здесь мы соприкасаемся с важным элементом герменевтики Бёме, а именно с учением, которое устанавливает связи между буквой и духом, между Писанием и реальностью. Как видим, «чтение» для сапожника, отнюдь не новичка в литературе, ни в коей мере не было чисто литературным занятием. Всякое изречение Бога оставило в творении ясно прочитываемые следы. Это «сигнатуры» — отметки, посредством которых творения могут быть опознаны на основе именующих их слов. Поэтому чтение представляет собой «anagignoskein» — «выводящее наружу познание». Умеющие читать сигнатуры услышат и голос космоса. Бёме ясно сознает то, что его современники нуждаются в помощи на путях познания, и, полагая, что «время раскрытия таинственного наступает», снова берется за перо, чтобы дать разгадку «рождения и обозначения всех существ» (1622). Книга, которую Вилл-Эрих Пойкерт относит к числу самых сложных у Бёме, получила название «De signature rerum».

Бёме стремится к возможно более точному подразделению. «Эти сигнатуры еще не Божье слово или слово Духа, но лишь сосуды Духа, в которых Он обитает, потому что сигнатура обозначает сущность и представляет собой как бы лютню, которая остается в тиши, и тогда она нема и непонятна. Но как только на ней заиграют, становится ясен смысл, и это звучание зависит от формы инструмента, от его настройки и тембра. Подобно этому и обозначения природы в своем содержании — немые сущности. Они как бы подготовленный к исполнению инструмент, на котором будет играть Воля Дух. По каким струнам он ударит, как они зазвучат?»[146] Человеческая воля к познанию — вот что позволит прочесть руны. Поэтому важно расшифровать язык сигнатур: «В человеческом сердце находится сигнатура, весьма искусно сообразованная сущности всех вещей»[147].Бёме не признает существования принципиального барьера для познания. Он ничего не знает о «вещи в себе». Как член мира — «выдох Божественного слова» — человек по своей природе способен разгадать его загадки. Правда» Бёме делает одну оговорку: только просветленный зрит в «центр природы». Природный дар должен быть предварительно пробужден.

Но каким же образом раскрывает себя центр природы — то самое «внутреннее природы» (Гёте), тот «внутренний простор мира» (Рильке), — о котором знают мудрецы и поэты всех времен? Взаимосвязано с учением о сигнатурах (это и лейтмотив всего творчества Бёме), как отмечает Фердинанд Вайнхандль[148], известие о «естественном языке», «базовом пункте его учения, которое до сих пор остается непризнанным или ложно понятым». Приводимое Бёме сравнение сигнатур с лютней далеко не случайно. В первой же главе книги «De signature rerum» описывается фундаментальное прозрение: «Вместе со звуком или языком фигура начертывается в иную форму… в звуке Дух рисует собственную форму… Внутреннее открывает себя в звуке слова». Поскольку нет ни одного компонента природы, который не открывал бы свою внутреннюю форму, и поскольку внутреннее работает постоянно над своей внешней манифестацией, постольку существует возможность преобразить действительность согласно звучанию изначального слова. Слово, подобно полномочному слову поэта, в качественном отношении нечто иное, чем внешнее описание предмета. В комбинациях звуков выражается нечто качественное, что говорит об обозначаемом больше, чем общепринятое значение слова, «ибо природа дала каждой вещи собственный язык сообразно ее сущности и форме, и из сущности возникает язык или звук. Из этой же сущности Fiat («Да будет!») формирует и качество сущности в исходящем звуке или силе… Всякая вещь имеет рот для откровения. «Природный язык» и есть то. посредством чего всякая вещь говорит из своего качества и все время раскрывает самое себя»[149]. Полагая и основу своих построений три принципа, Бёме развивает свое учение о физиогномии звуков. И это учение имеет дело уже не с 24-мя буквами, но с трижды 24-мя, — смотря по тому, какой из принципов подходит к звучанию.

Гравюра 1622 года. Титульный лист книги «De signature rerum, или О рождении и обозначении всех существ», издание 1730 года

«Естественный язык» Бёме сообразно этому выходит за пределы компетенции филологов, которых помимо прочего интересует историко-языковой аспект происхождения слова и изменений его значения. С другой стороны, этот природный язык нельзя воспринимать и как донаучную игру, как бы ни было тяжело перекидывать мост между сегодняшним пониманием языка к логософии Бёме, которую Густав Рене Хок именует «языковой алхимией». Вот пример из «Утренней зари»: там слово «мягкосердечный» является одним из постоянных эпитетов Бога. В этом слове Бёме сообразно своему учению о трех принципах видит выражение качеств Бога: терпкого, кислого