2000 лет христианской культуры sub specie aesthetica - Виктор Васильевич Бычков

как божественного Творца, так и земного мастера занимает у автора «Шестоднева» видное место. Из приведенной выше цитаты (I 7d) видно, что для Иоанна «сияет красотами» и само «здание» универсума, и его фундамент («начало»). Когда воды были собраны в определенные места, просияла и красота земная (III 80b). Даже на самого Творца Иоанн распространяет эстетическую оценку: «сладък и бесприклада [несравним ни с чем] творьц» (I 9с). Интересно, что эту фразу Иоанн добавляет от себя в почти дословный перевод текста Василия Великого, т. е. перед нами элемент собственно славянского эстетического сознания, так сказать, славянские вариации на темы византийской эстетики.

Восхищаясь красотой (сиянием) и совершенством произведений творческого гения, средневековый болгарский мыслитель делает принципиальное различие между предметами и явлениями природного мира (= произведения божественного Творца) и произведениями искусства. Когда человек видит изображенный на стене красками портрет князя во всей его красе — «в сраце [рубашке] златами нищьми [нитями] шьвена, и на выи гривну злату носяща, и поясом вълрьмитом препоясана, и по плещма бисром покыдана, и мьч носяща злат», — он удивляется ему и думает, а как же прекрасен сам оригинал, если таков образ — «како тъ си сам будет истовый[в действительности] красен, ели то образ сиць его ест чюден» (I 25bc). Произведение искусства понимается здесь чисто миметически (как подражание); изображение не является самоцелью, а от него (его красоты) восприятие средневекового человека обязательно устремляется дальше — к объекту изображения, к оригиналу, запечатленному в образе. Из красоты образа, полагает Иоанн, познается более высокая красота первообраза — «въ образе бо ся познавает доброта [= красота], ея же образ тъ ест» (VI 208b). Схема художественной коммуникации здесь выглядит следующим образом: зритель — произведение (изображение) — изображаемое. Художник в этой системе для средневекового сознания как бы не существует, хотя его мастерство оценивается достаточно высоко, но лишь как подсобное средство для создания максимально совершенного центрального звена системы — произведения. Напротив, при восприятии произведений божественного Творца (в первую очередь красоты предметов и явлений природы), которые были созданы не по миметическому принципу, внимание зрителя переключается («возводится») от произведения к самому Творцу.

Так, одним из прекраснейших, по мнению средневекового мыслителя, творений является видимый свет. Он освещает и украшает все мироздание, радует людей, и Иоанн не устает восхищаться его красотой: «колико [= како ли] мы можем и[з]глаголати или съказати доброту световную» (I 23d). Свет создан Богом на радость («на сласть и чьсть сътвори» (людям, и его природа и красота превосходят их понимание — «его же (света. — В. Б.) естьства ни домыслити ся можем чловечим умом коль ест красно» (I 32bc). Мысль человеческая невольно восходит от неописуемой красоты света к его Творцу — человек «световьную сию доброту видет, достоини сут дивигися и к творьцу световноому мыслию възлетети и поклонитися ему, и прославити и» (I 25с). Таким образом, в случае с восприятием природной красоты, или, в понимании средневековых мыслителей, творений божественного Художника, устанавливается иная коммуникативная цепь: зритель — произведение — Художник.

Обе описанные цепочки вместе составляют картину художественно-эстетической коммуникации, в результате которой, по убеждению средневековых книжников, осуществляется постижение человеком и видимого мира, и его творца. От красоты произведений природы зритель восходит (умом) к ее творцу, а от красоты произведений искусства — к изображаемому оригиналу.

Зритель — произведение природы — Творец

Зритель — произведение искусства — прообраз.

Это понимание коммуникативного аспекта творчества вообще и искусства как одной из форм человеческой деятельности в частности, с большой полнотой выраженное в «Шестодневе» Иоанна, лежит в основе всего средневекового, в том числе византийско-славянского, эстетического сознания.

Средневековый человек, а из материалов «Шестоднева» это видно с особой ясностью, различал два типа творчества и соответственно два типа произведений, соответствующих каждому из них. Первый — это демиургическое творчество — создание произведений (предметов, явлений), никогда не существовавших на основе оригинального замысла творца; второй — миметическое — создание образов вещей, существующих или существовавших. Только второй вид творчества присущ человеку. Однако в представлении средневековых людей он отнюдь не является недостойным, ибо основы его заложены самим Богом. Именно с его помощью Творец создал лучшее и прекраснейшее свое произведение — человека, использовав в качестве оригинала самого себя. И хотя Бог и в этом случае творил не как человек, тем не менее именно здесь был дан, по мнению средневековых мыслителей, первый пример создания образа «по подражанию» оригиналу, который затем и использовали художники.

Не обошел вниманием Иоанн Экзарх и символико-аллегорический аспект византийской эстетики. Вслед за Северианом Габальским он повторяет некоторые традиционные толкования. Херувимы, окружающие престол господа, закрывают крыльями лицо и ноги не для того, чтобы скрыть их, но желая показать, «якоже не ислеждено ни достижимо умом рождьство его и коньц; бес коньца бо ест» (II 44d). Двенадцать крыльев херувимских означают двенадцать апостолов; четыре крыла — символ четырех евангелистов и т. д. (II 44d). Дым же в храме иудейском — «опустению ест образ» (II 45b). Растительный мир отражает (знаменует) картину человеческой истории. Создав прекрасные цветы, Бог снабдил затем некоторые из них шипами, а между другими взрастил волчцы и тернии в знак грехопадения, наполнившего прекрасную до того жизнь человека страданиями и печалями (III 104 b). Символико-аллегорические толкования, однако, нечасто встречаются у болгарского мыслителя, и в каждом случае их использования он дословно переводит византийский оригинал, ничего не добавляя от себя. Этот способ мировосприятия пока оставался чужд славянскому эстетическому сознанию, поэтому он и не привлекает особого внимания одного из первых славянских мыслителей. Для эстетического восприятия Иоанна и всего древнеславянского мира характерен не символический, но конкретно-пластический и даже буквалистский способ восприятия искусства, как изобразительного, так и словесного. Сталкиваясь в словесных текстах и в изобразительном искусстве с некоторыми отклонениями от буквального (логически непротиворечивого) или чисто подражательного изображения, он вынужден развести два типа отображения в человеческом творчестве — «по обычаю» и «по истине». Когда описание или изображение буквально следует за изображаемым, является точной копией или даже двойником его, это изображение «по истине», а когда оно в чем-то отклоняется от оригинала, это не тождественное изображение, но бытующее в силу традиции — «по обычаю».

Так, известный библейский образ «и вси людие видеаху глас» (Исх. 20:18), характерный для древнееврейской поэтики[583], Иоанн рассматривает как традиционный, но не отражающий реальной действительности: «по обычаю то рече, а не по истине; нест бо льзе видети гласа николиже, нъ слышати тьчию» (1 22а). И таких мест много в Писании, когда события изображаются не точно «по истине» (не стръмь), но «по подобию», «по обычаю», когда