Суждения и Беседы - Конфуций

путь совершенствования: «Вдохновляйся «Каноном песнопений», опирайся на ритуалы, совершенствуй себя музыкой» (VIII, 8). И ни слова – про государственное служение, про почитание старших, поскольку в этих трех составляющих его Пути заключено именно личное, интимное.

Прежде всего, это изучение древних песнопений, стихов, нашедших свое обобщение в «Ши цзине» – «Каноне песнопений» или «Книге поэзии».

«Ши цзин» – собрание песнопений, включающее всего 305 стихов, разных по содержанию, смыслу и объему. Тот список, который дошел до нас, составлен значительно позже жизни Конфуция, в эпоху Хань, т. е. в III в. до н. э. – III в. н. э. Примечательно, что сам Конфуций именует «Ши цзин» просто «ши», то есть «песнопения», «стихи». Это могло быть и разрозненное, еще не упорядоченное собрание древних заклинаний, в котором уже немногие посвященные типа Кун-цзы могли разглядеть именно магическую, заклинательную суть. Именно поэтому и следует «вдохновляться песнопениями» – как не через них, через эти моления, призывы и заклинания, понять духовный мир предков?

Он постоянно призывает своих учеников изучать «Песнопения», он апеллирует к ним в своих наставлениях, он ссылается на них, как на основу своего знания. Для него – это целый мир, где разворачивалась мистерия целостности человека и духов, человека и Неба, ныне, увы, утраченная.

Что он больше всего ценит в древней поэзии? Стиль, красоту слога, изящество выражения мысли? Если это и интересует его, то лишь в самую последнюю очередь. Для него поэзия, и прежде всего «Канон песнопений» есть самое яркое, самое полное, самое воплощенное выражение духа древних.

«В [Каноне] песнопений триста стихов. И если надо в одной фразе выразить их суть, то скажу так: «Непорочных мыслей нет»! (II, 2).

Понимание «Ши цзина» именно как сакральных магических формул исчезает уже во времена Конфуция, для многих это превращается в некий абстрактный ритуальный канон, непонятно зачем и как используемый. Но для Конфуция это по-прежнему важнейшие ритуальные заклинания, обращенные к духам, формулы, регулирующие поведение и настрой сознания человека.

«Почему никто из вас, мои ученики, не изучает «[Канон] песнопений»? О, [Канон] песнопений! Ведь именно с его помощью можно развить воображение и расширить кругозор, стать более общительным и научиться иронии. Из него можно научиться, как вблизи служить отцу, а вдали – правителю, как называются птицы и звери, травы и деревья» (XVII, 9).

Для него Канон – это действительно книга жизни, где есть все. Но даже беглый просмотр покажет нам, что, конечно же, подробного описания птиц и зверей, трав и деревьев и даже полного вида ритуалов служения мы не встретим. Неужели Конфуций пользовался каким-то другим списком «Канона песнопений»? Думается, что если версия Канона Конфуция отличалась от современной, то не так существенно, чтобы включать какие-то обширные пассажи, не известные нам сегодня.

Отличается не версия, отличается само видение Конфуцием содержания «Канона песнопений». Обратим внимание – он говорит, что «с его помощью можно развить воображение». Это может показаться поразительным в устах столь строгого книжника, как Конфуций. Но воображение это – особого рода. Речь идет о способности визуализировать невидимое, слышать то, что не слышно уху обычного человека, получать знания из видений и их интерпретации.

А вот другой источник вдохновения Конфуция – музыка. Почему Конфуций любил слушать музыку? Однажды он приоткрыл своим ученикам этот секрет – оказывается, вслушиваясь в переливы звуков, он видит перед собой великих мудрецов древности. Да-да, он не столько восхищается музыкой, сколько взирает на то, что скрывается за ней, – на глубины времени, в которых он черпает вдохновение! Конфуций видит не символические образы древних, но их живое воплощение и даже может различить черты их лиц! И в этой метафизической реальности он может беседовать с ними, задавать вопросы, а значит – учиться у них. Этот эпизод позволяет увидеть особое отношение Конфуция и его последователей к музыке – оказывается, она учит идеалу древности.

Именно музыка способна пробудить в человеке ощущение связи с Небом и переноса этого благодатного ощущения на людей – жэнь, т. н. человеколюбия. Более того, она может становиться даже критерием этого человеколюбия, чистоты душевного посыла человека. Конфуций ясно подчеркнул: «Если человек не человеколюбив, что он поймёт в Ритуале? Если человек не человеколюбив, что он поймёт в музыке?»

Что может выступить символом высшей упорядоченности? Конечно же, музыка. Разве она не является просто набором упорядоченных звуков? Отдельный звук, пусть даже повторенный много раз, не сможет усладить слух, а вот сведённые в сложную систему, они вместе дают мелодию. Конфуцианцы считали, что музыка имеет огромное воспитательное значение, «умиротворяет нравы и облагораживает души». Сам Конфуций был очень восприимчив к музыке, прекрасно разбирался в древних мелодиях и даже мог давать наставления музыкантам. Однажды, будучи в царстве Ци, он услышал некую мелодию, которая так его поразила, что в течение трёх месяцев он не чувствовал вкуса мяса, которое ел. «Я никогда и не представлял, что наслаждение от музыки может достичь таких вершин», – признался он.

Однако и музыка может влиять на людей по-разному. Конечно, она – символ упорядоченности и вселенской гармонии, но в этом и её опасность. Например, музыка боевого танца, во время которого разыгрывались сцены древних сражений, показалась Конфуцию «прекрасной, но недостаточно добродетельной», ибо возбуждала души, поселяя в них «военное начало». Но была и другая мелодия – «гражданская», под которую исполнялись удивительные по своему изяществу танцы с павлиньими перьями. Она была «и прекрасна, и добродетельна», поскольку выявляла в человеке глубину «культурного начала», которое так ценил Учитель.

Сам он настолько ярко переживал ритуальную суть музыки, что мог впасть в экстатический ступор. Известно, что как-то во время своего первого путешествия из родного царства Лу в соседнее Ци он услышал ритуальную музыку шао. После этого он «в течение трех месяцев не чувствовал вкуса мяса, что ел». Он восклицает: «Я никогда не мог представить, что столь высока может быть радость от музыки» (VII, 14).

Он постоянно наставляет, что существует ритуал за пределами внешних действий, истинная музыка – за пределами собственно слышимых звуков. «Когда твердят «ритуалы, ритуалы», разве имеют в виду лишь подношения даров из яшмы и парчи? Когда твердят «музыка, музыка», разве имеют в виду лишь удары в колокол и барабаны?» (XVII, 11). Истинная архитектоника звуков прорастает где-то в пространстве, не доступном обычному человеку, путь к которому лежит не через формальные действия – правила или «удары в барабаны», но через постоянное подвижничество, самопреодоление и самое главное – вглядывание в зеркало древних идеалов.

Сам Конфуций хорошо играл на цине – традиционном китайском струнном инструменте – и неплохо пел. Но искал