Разыскивается невиновный - Эдуард Михайлович Кондратов

остальным, конечно, приятно, что есть человек, которого ставишь ниже себя. Даже Сапар не считает меня полноценной личностью, хотя и хорошо относится. Как добрый дядюшка или даже — тетушка. А для Айны я никто...

Когда стало светать, я отправился в пески — просто побродить, потому что все время торчать в комнате трудно, хоть и без дела валяешься на койке. Я не боюсь каракумской фауны, даже змей. Они опасны, когда человек нападает первым, а им с нами связываться ни к чему. Нападают только на того, кого могут слопать. Невольно подумалось: а на тебя вот нападает любой, ты всем по зубам... Я ушел метров на триста от станции, когда услышал тарахтенье мотоцикла. Подозрение, что Володька опять взял с собой Бориса на охоту, хотя мы договорились идти утром на соленое озеро, так и резануло по сердцу. Но нет: Шамара выехал один. Я догадался, что он захочет проверить силки на зайцев, а заодно — подстрелить парочку, если попадутся. Пусть едет, главное, Бориса с собой не взял. Я быстро двинул назад.

У колодца я налил в канистру свежей воды, вставил ее в постромки — мы носим запас воды с собой наподобие рюкзака, за плечами. Если, конечно, ничего больше брать с собой не нужно. Опробовав ношу, я понял, что придется долить канистру доверху: хоть потяжелей, зато не будет плескаться, отвлекать. Пора было будить Бориса. Подойдя к открытому окну комнаты, где живут Шамара и Айна, я постучал по раме и позвал: «Борис!». В комнату заглядывать постеснялся: все-таки там Айна...

— Юра! — услыхал я вдруг ее голос у себя за спиной.

Обернувшись, я увидел, что она стоит у порога, придерживая рукой не заколотый брошкой ворот платья. Она не выглядела сонной, будто не спала.

— Мы с Борисом договорились... — начал было я, она перебила:

— Он у начальника ночевал. — Голос ее прозвучал тихо, и мне послышалось в нем необычное — то ли тревога, то ли недовольство. — Они очень поздно легли, может, не пойдете?

— Мы договаривались, — сказал я упрямо. Было обидно, что Борис даже не сказал, где будет ночевать.

Айна покачала головой и скрылась за дверью. Я направился к окну Старого и тотчас заметил его следы, слегка припорошенные песком. Следы вели «на выход» — в сторону кыра, и ушел Старый совсем недавно.

Я обрадовался: страх как не хотелось мне видеть сейчас его морщинистую рожу.

Ступив на песчаный холмик, наметенный ветром у стены дома, я ухватился за подоконник и, подпрыгнув на него, лег грудью. В комнате плавала серая полутьма. Я увидел, что кровать Михальникова пуста и заправлена одеялом, а Борис спит на полу. Лицо его, полуприкрытое простыней, темнело на фоне подушки.

— Борис! — позвал я негромко, но он и ухом не повел. — Вставай! — гаркнул я от души, и тотчас тело Князева дернулось, словно в судороге. Рука его на мгновение нырнула под подушку, и мне показалось, что в ней что-то синевато блеснуло.

— Балда! — хрипло крикнул Борис, таращась на меня. Он стоял на четвереньках, но руки́, в которой мне нечто почудилось, я не видел из-за простыни. — До инфаркта так недолго, балда. Ладно, жди, я сейчас...

Через несколько минут, одевшись и небрежно ополоснув лицо из умывальника, он сказал, что готов к дороге. Есть он, как и я, не хотел — какая еда, еще только светало... Моя заплечная канистра его удивила.

— Неужели столько выпьем? Или на всякий случай?

— Увидишь, — веско сказал я. Когда окунется в соленое озеро, он поймет, зачем нам канистра.

Я решил повести его не напрямик, а через кладбище саксаулов — все-таки гостям нужна экзотика. А такой не увидишь нигде. В первый месяц своей работы я перетаскал на станцию немало причудливых корней и стволов — пытался украсить двор природными скульптурами. Но скоро поостыл, а потом Сапар, по приказу Старого, изломал мои несостоявшиеся скульптуры на дрова.

Борис шумно зевал, его прямо-таки раздирало. Песок за ночь успел остыть, идти было приятно. Ветерок был, но не то чтобы очень, терпимый.

— Как тебя все же занесло сюда? А-аахх... — Он зевком закончил вопрос, и меня это пренебрежение кольнуло.

Я сухо рассказал, как и почему попал в Бабали, подчеркнув, что сделал это сознательно, а не потому, что плыл по воле рока.

— Тебе это кажется, — небрежно бросил Борис. — Судьба, брат.

— Выбрал я ее сам тем не менее, — упрямо возразил я.

— «Мы выбираем, нас выбирают...» — дурашливо пропел Князев. — Все дело в том, что у каждого выбор ограничен. У тебя, к примеру, пять вариантов, у меня — сорок, а у Старого... — Он хмыкнул, сощурился. — А у Старого их практически нет. Вернее, всего один подходящий... Ну, да ладно, давай о тебе. Сколько тебе, девятнадцать, двадцать? Так вот, ты уже сложился, другим не станешь. Характеру нельзя научиться, с ним человек рождается.

— Так что ж, Старый и в молодости был такой сволочью?

— А ты думал! — воскликнул Борис убежденно. — Мне отец рассказывал. В молодые годы он был хуже, сейчас притих, как паучок, из вас кровушку посасывает... А лет тридцать назад он... Нет, не могу я тебе рассказать, Юрик, не мои это тайны, не могу.

С непривычки он устал: по пескам надо уметь ходить легко, с минимальной глубиной следа. Мы не прошли и полдороги, а Борис уже дважды пил из канистры. Мне, признаюсь, было приятно, что он в сравнении со мной слабак, хотя я понимал, что дело в навыке.

— Понимаешь, у каждого есть свой круг возможностей, которые ему природа отпустила. — Борис передохнул. — И каждый из нас... может себе позволить... ровно столько, сколько в силах... Я, конечно, не мускулы имею в виду... Вот ты бы, например, никак не смог бы стать десантником... Или канатоходцем... Или гангстером...

— Это почему же?

— Да не обижайся ты. — Князев усмехнулся. — Потому что ты интеллигентик... Ты будешь раздумывать и сомневаться, когда надо... рисковать и решаться на деле... Как этот... Раскольников, который у Достоевского...

— Раскольников убил старуху, — возразил я.

— А копоти-то потом было, господи! —