К достижению цели - Михаил Моисеевич Ботвинник

Секретарь парткома института Яша Рузин сам вопроса решить не может. Едем в райком. Секретарь Выборгского райкома партии товарищ Кедров решил вопрос быстро: «Товарищ Ботвинник, вы еще пригодитесь советскому народу как шахматист. Уезжайте».

Сдаю автомашину в армию. Она была в полной исправности, хотя и хорошо потрудилась: на ней тренировался не один автолюбитель.

Перед отъездом надо решить еще одну проблему. Отец перед революцией покупал золотые украшения. Когда он ушел от нас, оставил золото матери (больше килограмма). Оно так и пролежало 21 год. «Не наступил ли момент сдать золото в фонд обороны?» — спрашиваю мать. Она тут же подписывает заявление. Но сдать золото уже нет времени, отдаю заявление брату. Он остается в Ленинграде, его зачислили в истребительный батальон. Уже в Молотове получаю от брата письмо (храню это последнее письмо) — поручение матери выполнено.

На вокзале нас провожают брат и мой старший друг Самуил Осипович Вайнштейн. Подан состав из товарных вагонов. «Поехали вместе, — говорю я Вайнштейну. — Вас ведь в армию уже не мобилизуют». — «Нет, я останусь...» С. Вайнштейн дожил лишь до января 1942 года.

Наконец трогаемся. Это было 19 августа 1941 года. Через два дня железная дорога была перерезана немцами.

Перед Мгой слышен отдаленный взрыв. Долго стоим: Мгу первый раз бомбили.

Спустя несколько дней приехали в Молотов. Поместили артистов в общежитие пединститута. Жене дали отдельную комнату, семья — пять человек.

Ищу работу. Еду на Мотовилихинский металлургический завод. Принимает меня директор — Герой Социалистического Труда А. И. Быховский (его сын, мастер Анатолий Быховский, сейчас является тренером молодежной сборной. Романишин, Ваганян, Белявский, Долматов, Юсупов — его подопечные). Директор готов меня принять на работу, но я сам отказываюсь. К сожалению, до завода далеко, лишь однопутный трамвайчик идет к этому предприятию; как я буду добираться зимой?

Поблизости нахожу северо-западный район электросетей Уралэнерго. Степень кандидата наук пугает директора. «Если никакой наукой заниматься не будете, возьмем инженером на самую низкую ставку». Соглашаюсь и становлюсь сотрудником высоковольтной лаборатории!

Постепенно сдружился я с пермяками. Стал начальником лаборатории, потом начальником службы изоляции (высоковольтной). С мастером Михаилом Федоровичем Деменевым стали близкими друзьями. Это был худущий верзила (один глаз пострадал на производстве) чудовищной физической силы («Ослабел я, — жаловался он, — раньше две высоковольтные втулки легко переносил, а сейчас только одну»), хитрый, справедливый, без образования, но высоковольтную изоляцию (испытания и ремонт) знал отлично. Кроме того, он был уникальным обмотчиком электрических машин, занимался этим втихую — к нему ездили со всей области на поклон. Он все умел. Когда зимой 1944 года переехали мы в Москву, гулял я с дочкой по 1-й Мещанской. Испорченный троллейбус стоял у тротуара. «Что с ним?» — спрашивает маленькая Оля. «Да вот испортился». — «Ничего, — говорит Оля, — дядя Деменев починит!»

Работал у нас молоденький монтер Сократ Гудовщиков. Рост малый, плечи саженьи, силен был, лицо скуластое, волевое, улыбка чуть кривая, подбородок упрямый, как у англичан — героев Жюля Верна. Любил всех поражать: едем, например, с мостом Шеринга на испытания изоляции — Сократ исчез. Клянем его за недисциплинированность, приезжаем — Сократ в небрежной позе сидит, поджидает нас. Как он успел, непонятно. Наверное, прицепился к какому-нибудь грузовику. Вскоре взяли Сократа в армию, в Сибирь, в электротехническую школу. Он все просился на фронт, да не пускали: специалист был отличный. Тогда Сократ так нахулиганил, что послали его в штрафной батальон.

Лет десять спустя после войны я встретил одного шахматиста — он сражался на Карельском фронте. «У нас был солдат, говорил, что вместе с вами работал на Урале, только имени не помню», — и описал его внешность. Сомнений не было, это был Сократ — он не вернулся из разведки...

Мост Шеринга работал плохо. Отсчет надо было брать при отсутствии тока в диагонали моста, с помощью высокочувствительного гальванометра. Собиралась схема из отдельных элементов, все было открыто — наводки (помехи) на подстанциях сильные, работать невозможно. Настоял, чтобы сделали стальной кожух-экран (в форме пианино) и выполнили стационарный монтаж. Сталь спасала от наводок. Проверили изоляцию по всем подстанциям. Деменев сначала был недоволен — мост стал тяжелым, но вдвоем с Сократом они легко управлялись.

Несмотря на запрещение, однажды все же пришлось заниматься научной работой. Вызывает главный инженер А. М. Левкевич: «Снег — изолятор или проводник?» — «Думаю, что изолятор, надо проверить».

Взял слой снега и подал напряжение. Сначала ток был равен нулю. Затем от короны (искрения) началось местное разогревание, снег стал таять, проводящий канал удлинялся — и пробой.

Иду в управление. «Алексей Матвеевич, по истечении некоторого времени пробой наиболее вероятен». Главный инженер смеется: оказывается, на севере области ураган повалил опоры электропередачи. Провода лежали на снегу, и целые сутки это оставалось незамеченным. Авария была зафиксирована, когда ветер стих.

Ездил зимой 1942 года в командировку в Свердловск (по делам службы). Чудо: в Свердловске проходит шахматный турнир мастеров (под руководством Рохлина). Зрителей мало, а все билеты проданы — на турнир не попасть. Оказывается, по билету можно было купить в буфете булку. Билеты и доставались случайным людям — не шахматистам! Поговорил с Рохлиным, пожал руку Рагозину. Лейтенант Слава Рагозин вышел тогда победителем турнира — он только что был переведен из блокированного Ленинграда на Урал.

Рохлин что-то сострил, и я расхохотался. «Ну, все в порядке, — сказал Яков Герасимович, — смеешься ты, как раньше. Война это не смогла изменить...»

Апрель 1942 года, жена должна скоро родить. На работу звонит Левкевич: «Немедленно поезжайте на мельницу, там не могут включить новый электродвигатель. В городе нехватка муки». Едем вместе с Деменевым: на мельнице все в волнении. Советуемся. Решили проверить изоляцию и сопротивление ротора. Приказываю отсоединить обмотку ротора — она в полном порядке. Приказываю присоединить обмотку — ротор легко запускается. Видимо, все дело было в плохих контактах.

Общее ликование!

Возвращаюсь домой поздно. «Скорей ешь», — говорит жена, прерывая мой рассказ о комическом окончании «аварии» на мельнице... Оказывается, пора в роддом!

Под утро появилась на свет Оля. «У, какая черненькая», — сказала Уланова, когда я прогуливал спящую дочку (Галина Сергеевна тоже проживала в общежитии театра).

Трудное было время. Отоваривали карточки. В основном нас спасал хлеб: в семье было трое работающих. Часть хлеба меняли на рынке на картошку. Когда дочка подросла, положение стало хуже. Пришлось продать пишущую машинку «Ундервуд»; на призы за красивейшие партии Ноттингемского турнира (жюри вынесло свое решение после моего отъезда из Англии)