Эдуард Лимонов - Андрей Балканский

истинная диаспора. Это русские, которые завоевали эти территории, жили там. В пределах Садового кольца ни фига не понять этого. Понятно, что он думает, что это его земля — а чья это еще земля? Вот эти покосившиеся террасы, шелудивые собаки, все это выходит к какому-то гнусному косогорику, по которому стекает вода и во время дождя все это превращается в месиво такого говна. Я вспомнил, что у нас в Харькове рядом тоже были три кладбища, профсоюзное училище — говно жуткое. Это не Садовое кольцо, но это земля, где твой отец ходил в галифе, сажал какуюто х…йню… Люди, живущие с такой ментальностью, как у меня или Жириновского (тут уже неважно, что с ним потом случилось), их миллионы. Этого не понять вот этим пидорам лощеным. А то они лезут — вы там нарушили суверенитет Украины. Вы моего сердца, суки, суверенитет нарушили! И я никогда вам этого не прощу!»

Чтобы не возвращаться просто так в Москву, Эдуард отправился с ребятами в 201-ю дивизию, охранявшую границу в Таджикистане. В течение четырнадцати дней на поездах и автобусах они добирались до нее с различными приключениями и наконец достигли цели. В КурганТюбе Эдуард познакомился с еще одним «псом войны» своей жизни вслед за Бобом Денаром и приднестровским комбатом Костенко. Это был знаменитый полевой командир Махмуд Худойбердыев, воевавший под красным флагом, позже поднявший мятеж и загадочно погибший.

В расположении дивизии Эдуарда всё восхитило. Колониальные ароматы, экзотика, военное присутствие империи — пусть уже и распавшейся. Киплинг. «А все началось с приезда в 1991 году Травкина, Собчака, Велихова. Приехал старший брат и указал младшему: “Давай в демократию!” Эх, неплохой был народ таджики, Эдуард Вениаминович! — с сожалением говорил ему подполковник Александр Рамазанов. — Из рук выпустили. Нельзя выпускать детей, животных, скотину из рук».

К концу мая Эдуард с нацболами вернулся в Москву, отмотав более шести тысяч километров.

Эту музыку он готов слушать до конца жизни. После этих впечатлений просторы Средней Азии снились ему в тюрьме:

Страшно проснуться:

пустая тюрьма,

Утром проснулся рано,

А под ногами, с крутого холма

…Бактрия и Согдиана…

Желтые обе. Милые две

Родины у султана,

Бактрия — словно бы грива на льве,

Дождь золотой — Согдиана

Я не доставлю вам… я не умру,

Как лепестки из фонтана,

Нежно стучат о земную кору

…Бактрия… Согдиана

Ты пишешь письмо мне?

А адрес прост:

каракули крупного плана,

Азия — где небеса — купорос,

Бактрия… Согдиана…

…Будет полет золотых орлов,

Но соль будут лить на рану…

Пока не увижу с высоких холмов

Бактрию и Согдиану

Вероятно, именно после этой поездки он задумался о возможном конце жизни, как описал Эммануэлю Карреру, — дервишем, на восточном базаре, у древних стен Самарканда.

Летом 1997 года Эдуард в третий раз поучаствовал в довыборах в Госдуму на Ставрополье, по Георгиевскому округу № 52 по призыву местных нацболов. Здесь он апеллировал к русскому национализму и предлагал остановить чеченских боевиков. «Выборы у границы с дьяволом» — так он именовал этот опыт. Бесконечная предвыборная пахота, разъезды по краю и встречи с избирателями в селах не помогли — он получил 3899 или 2,74 процента голосов (восьмое место).

2 октября в бункере НБП Лимонов, Анпилов и глава Союза советских офицеров Станислав Терехов подписывают политическое соглашение о создании революционной оппозиции и заявляют о готовности к участию в выборах в Думу. Позднее, в 1998 году, это объединение получит название «Фронт трудового народа». 7 ноября ФТН вывел колонну на демонстрацию в Москве.

А в Петербурге ехавшие как-то в электричке из-под Луги братья Гребневы встретили депутата Законодательного собрания Ленинградской области Владимира Леонова. Депутат ходил по вагонам и продавал свою газету «Трудовая Гатчина», все его знали, и в своем округе он был совершенно непотопляем. Вместе с ним и главой городского отделения Союза офицеров Сиротинским — мы создали ФТН в Питере.

В дальнейшем на базе Фронта планировалось образовать блок радикальной оппозиции на выборах в Думу. А пока Анпилов с Тереховым придумали идею похода на Москву — выдвижения активистов из различных регионов, которые в течение месяца должны ехать в столицу, агитируя население расположенных по дороге городов. Лимонову показали план, где отряды сдвигаются к Москве в виде звезды, что показалось ему странным и вычурным. Однако идея была хороша, чтобы чем-то занять старых активистов и для привлечения новых.

И вот в августе 1998 года поход начался. Питерская группа двигалась на электричках через Новгород, Псков, Тверь и подмосковные города. Колонну везде на ура встречали пенсионеры и коммунистические активисты. В пути нас застал дефолт, и в Твери на митинге, толком не поняв еще, что случилось, я рассказывал всем, как власти нас ограбили. Это, собственно, оппозиционеру можно говорить всегда и в любой ситуации — не ошибешься.

В Бутове, в лесу на окраине Москвы, состоялась встреча всех колонн и нацболы из разных регионов радостно обнаружили, как нас много. Царила общая атмосфера воодушевления. Эдуард, правда, поскользнувшись в грязи, растянул сухожилия на ноге, и ему пришлось вскоре ехать домой. А мы пошли гулять по Москве с юным тогдашним главой столичного отделения Серегой Ермаковым и Женей Павленко и… всю ночь били иномарки состоятельных столичных жителей.

Вообще в тот период уличное хулиганство и прочий мелкий криминал составляли важную часть нашей жизни. Мы считали, что радикалам необходимо и радикальное поведение, а потому наряду с раскраской стен надписями «НБП» и «Капитализм — дерьмо» занимались и более опасными вещами. Этому нас обучил приятель Гребневых, нацбол Вадим по кличке Лось, ценитель авангардной музыки и литературы, ни дня в своей жизни не работавший и проживавший в коммуналке на Лесном проспекте, в доме, где квартировал в свое время будущий маршал Финляндии Густав Маннергейм.

Иногда мы уничтожали и закидывали краской рекламные щиты, особенно «идеологически вредные» — с каким-нибудь ковбоем Мальборо или кока-колой. Или устраивали соревнования, кто больше разобьет «буржуйских» тачек. Все это делалось под покровом ночи. Запасшись камнями, мы влетали во двор и били припаркованные там иномарки. В то время автомобиль для масс еще был роскошью, а не средством передвижения, бюджетных иномарок не было, а счастливых владельцев БМВ и «мерседесов», составлявших нашу цель, было немного. Иногда