Том 68. Чехов - Наталья Александровна Роскина

чиновником особых поручений у самарского губернатора. Бежит время, бе­жит!» (XVII, 273). Другие письма Яковлева к Чехову, относящиеся к 1898 г., также полны просьбами о просмотре его рассказов и содействии в их публикации.

В воспоминаниях о Чехове Яковлев приводит четыре отрывка из ответных писем Чехова: отрывок из письма от 27 марта 1897 г. с просьбой навестить его в кли­нике проф. Остроумова; отрывок из письма от начала апреля 1897 г. с советами по поводу рассказа Яковлева (в воспоминаниях Яковлев скрывает себя под инициа­лами А. С.); отрывок из письма от 26 или 27 октября 1898 г. из Ялты, с прось­бой похлопотать об Иване Павловиче Чехове; отрывок из письма конца декаб­ря 1902 г. в Калугу, где в это время жил Яковлев. Обоснование датировок этих писем и пояснения к ним мы даем в примечаниях. Воспоминания Яковлева, а также его пись­ма к Чехову, часть которых мы приводим в выдержках, говорят о том, что существо­вали и другие, не дошедшие до нас письма Чехова к Яковлеву и о нем. Так, например, с полной уверенностью можно сказать, что у Яковлева были следующие письма Чехо­ва: 1898 г., февраль. Рекомендательное письмо Чехова о Яковлеве к Суворину; 1898 г., май. Письмо Чехова к Яковлеву с советом «почистить» рассказ «Ад»; 1898 г., июль. Письмо Чехова к Яковлеву с отзывом о рассказе «Пожертвование»; 1898 г., октябрь. Письмо Чехова к Яковлеву с советом встретиться с Сувориным в театре.

Нет сомнения, что и в следующие годы Яковлев получал письма от Чехова, ко­торые, очевидно, нужно считать утерянными.

Мы с братом сидели в классной комнате, и наш гувернер-француз monsieur Jaque вдохновенно повторял нам, что цель грамматики заклю­чается в том, чтобы научить нас правильно читать и писать по-француз­ски, когда вошел отец. За ним следовал молодой, бедно одетый человек.

Вот ваши ученики,— проговорил отец.— Это, дети, ваш учитель русского языка.

Мы шаркнули ногами. Молодой человек сконфуженно протянул нам руку и спросил наши имена.

А меня зовут Антоном Павловичем Чеховым.

Худой, с ласковой улыбкой и добрыми серыми глазами, он сразу оча­ровал нас. Исподволь, не прибегая к наказаниям или принуждениям, он начал учить нас русскому языку, и эти уроки всегда доставляли нам большое удовольствие.

Прошло около двух месяцев. Как-то за обедом отец, обращаясь к од­ному из гостей, отвечал:

Да, я с вами совершенно согласен: у Чехова несомненный талант. Я убежден, что он, со временем, займет видное положение в литературе.

Мы узнали, что наш любимый учитель — писатель.

Для нас, зеленой молодежи, готовившейся поступить в лицей, слова «писатель», «поэт» и «артист» казались священными; а люди, носившие эти звания,— людьми необыкновенными.

И мы невольно стали относиться к Чехову совершенно иначе: прекра­тились самые невинные шалости и проказы, уроки выучивались назубок, мы смотрели на учителя с благоговением.

Чуткий Антон Павлович не мог не заметить этой сдержанности и с обычной ласковой улыбкой спросил:

Что это вы, господа, стали важничать?.. Уж не выдержали ли вы экзамена?.. Но, в таком случае, почему вы не в блестящих лицейских мундирах?..

Мы объяснили ему, в чем дело.

Вот как,— равнодушно протянул Чехов.— Друзья мои, ваш ба­тюшка слишком снисходителен. Никакого таланта у меня нет, а пишу я потому, что нужно писать, иначе вашему прекрасному учителю нечего будет кушать, а кушать ведь хочется каждый день. Правда? Спасибо, что есть такие добрые редакторы, которые печатают Антошу Чехонте.

Встретился я с «Антошей Чехонте» много лет спустя, и вот при каких обстоятельствах.

В Москве в 1897 году существовал тесный кружок любителей драмати­ческого искусства, в котором и я принимал участие. Душою кружка яв­лялась О. Н. Ш-ва, талантливая любительница

Однажды я получил от нее приглашение ехать «на гастроль» в Серпу­хов и играть в пользу земской школы.

День нашего приезда в Серпухов совпал со днем открытия цирка. Когда мы, артисты-любители, поехали со станции в город, обыватели провожали нас восклицаниями:

Это артисты из цирка!.. Это клоуны!..

Мы остановились в довольно невзрачном помещении клуба, где дол­жен был состояться спектакль. Клубный буфет был заперт, всем нам страшно хотелось есть, но нельзя было достать даже чаю. Хорошо, что предусмотрительная О. Н. Ш-ва привезла с собой бутербродов.

Перед началом спектакля я пошел в кассу, чтобы справиться, как идет продажа билетов.

У кассы стоял господин в pince-nez. Я внимательно посмотрел на него: лицо положительно знакомое. Через несколько минут я убедился в том, что передо мной милый учитель русского языка, А. П. Чехов. Та же доб­рая улыбка, те же добрые глаза... Только лицо обросло небольшой бо­родкой и носило следы утомления.

Я назвал себя, и мы горячо обнялись.

Оказалось, что Антон Павлович состоит попечителем той земской школы, в пользу которой мы играли.

Пошли обычные расспросы.

Как поживаете? — спросил я.

Скриплю помаленьку. Чувствую себя плоховато, хотя веду наи­приличнейший образ жизни. Я живу около Лопасни, в собственном име­нии. Итак, перед вами уже не бедняга-студент Антоша Чехонте, а поме­щик, или, вернее, нечто вроде старинного однодворца. Знаете что: дайте мне слово, что приедете ко мне в Мелихово?

После спектакля отправились на вокзал, где Антон Павлович уго­стил всех нас прекрасным ужином, и этот ужин вознаградил нас за все дневные лишения 2.

Я совсем собрался ехать в Мелихово, как вдруг в феврале получаю от Чехова письмо.

«Я немножко захворал,— писал Антон Павлович,— заарестован док­тором и лежу теперь в клинике профессора Остроумова. У меня крово­харкание. Хуже всего то, что меня отсюда не выпустят раньше Пасхи, а мне хотелось уговорить вас дать еще один спектакль в Серпухове на святой неделе и хотелось самому взять на себя обязанности бутафора и декоратора. Пишу лежа. Навестите меня» 3.

На другой же день я поехал в клинику.

Могу ли я видеть Антона Павловича Чехова? — спросил я сестру милосердия и сказал свою фамилию.

Антон Павлович вас ожидает, но доктор просил предупредить, чтобы вы более десяти минут не сидели в палате и не заставляли Чехова долго говорить. Перед вами приезжал граф Л. Н. Толстой, пробыл у Ан­тона Павловича полчаса, и после этого свидания Чехов очень ослабел.

Когда я увидел Антона Павловича Чехова, одетого в серый больнич­ный халат, я был поражен его видом: он страшно похудел и побледнел.

Что это вы вздумали болеть?

И не говорите,— махнул он рукой.— Кровохаркание совсем заму­чило. Здесь мне душно. Скорее бы в Мелихово!..1

Я попросил Чехова оказать поддержку одному моему приятелю, ко­торый начинал писать, и Антон Павлович обещал дать ему рекомендатель­ное письмо