Руссо и Революция. История цивилизации во Франции, Англии и Германии от 1756 г. до 1756 г. и в остальной Европе от 1715 г. до 1789 г. - Уильям Джеймс Дюрант

картины в Италии, Томы, Дики и Гарри потеют за него, как бременные звери. Там он растрачивает жалованье в 1800 талеров, а здесь им приходится работать в два счета за половину денег".83 12 августа 1787 года он писал более благожелательно:

О Гете здесь говорят с некой преданностью, его любят и восхищаются даже больше как человеком, чем как автором. Гердер говорит, что у него самые ясные суждения, большая глубина чувств и самые чистые чувства. ... По словам Гердера, Гёте свободен от всякого духа интриги; он никогда никому не причинял зла..... В своих политических сделках он действует открыто и смело. ... Гердер говорит, что как человек дела Гете более достоин восхищения, чем как поэт, ... что у него достаточно ума для всего".84

Когда Шиллер приехал, герцог был в отъезде, но Анна Амалия и Шарлотта фон Штайн приняли его радушно. Виланд сказал ему, что ему "не хватает лоска, ясности и вкуса".85 и предложил отшлифовать его; вскоре жаждущий поэт стал сотрудничать с виландовским "Teutsche Merkur". Более интимные развлечения он находил с Шарлоттой фон Кальб, у которой, как и у другой Шарлотты, был широкомыслящий муж. "Люди начали довольно громко шептаться о моей связи с Шарлоттой. ... Герр фон Кальб написал мне. Он приезжает сюда в конце сентября, и его приезд сильно повлияет на мои приготовления. Его дружеское отношение ко мне остается неизменным, что удивительно, ведь он любит свою жену и знает о моей близости с ней. ... Но он ни на минуту не сомневается в ее верности. ... Он по-прежнему остается честным, добросердечным человеком, каким был всегда".86

27 августа 1787 года состоялась премьера "Дона Карлоса" в Гамбурге. Шиллер был слишком увлечен Веймаром, чтобы присутствовать на ней. Эту первую пьесу в стихах одновременно и хвалили, и осуждали, поскольку она восходила к стилю французской трагедии, но ей не хватало драматического единства, требуемого аристотелевскими правилами. Она начиналась с конфликта между Филиппом II и его сыном за любовь Елизаветы Валуа; затем, в середине пьесы, центр интереса переместился на борьбу Нидерландов за освобождение от испанского сюзеренитета и жестокости Алвы. Шиллер старался дать беспристрастный портрет Филиппа, и протестантские читатели приветствовали обращение маркиза Позы к королю:

Ваше Величество,

Недавно я проезжал через Фландрию и Брабант -

столько богатых и цветущих провинций,

наполненных доблестным, великим и честным народом!

Быть отцом такой расы

, думал я, должно быть, поистине божественно! И тут

я наткнулся на груду обгоревших мужских костей! . . .

Восстанови нам все, чего ты нас лишил,

И, щедрый и сильный, пусть счастье

льется из твоего рога изобилия; Пусть разум человека

созреет в твоей огромной империи, ... и стань

среди тысячи королей поистине королем! . . .

Пусть каждый подданный будет тем, кем он был когда-то -

Целью и предметом заботы монарха,

Не связанный никаким долгом, кроме братской любви.87

Несмотря на успех "Дона Карлоса", Шиллер надолго забросил драматургию. В 1786 году он писал Кёрнеру: "История с каждым днем все больше привлекает меня..... Я жалею, что десять лет подряд не изучал ничего другого; мне кажется, я должен был бы стать другим человеком. Как вы думаете, есть ли еще время наверстать то, что я потерял?"88 Он не мог содержать себя, а тем более семью, на доходы от эпизодических пьес, которые даже после аплодируемой премьеры могли завянуть до скорой смерти. Возможно, какая-нибудь удачная историческая работа принесет ему достаточную репутацию ученого, чтобы получить место профессора в Йенском университете. Он будет находиться всего в четырнадцати милях от Веймара и все еще под юрисдикцией и щедростью герцога.

Поэтому, закончив "Дон Карлоса", он взялся за перо, чтобы написать "Историю падения Объединенных Нидерландов" (Geschichte des Abfalls der Vereinigten Niederlande). Поскольку Шиллер не умел читать по-голландски, он опирался на второстепенные авторитеты, из рассказов которых он составил сборник, не представляющий особой ценности. Кёрнер раскритиковал первый том (1788) со свойственной ему честностью: "Настоящее произведение, при всем его таланте, не несет на себе печать того гения, на который вы способны".89 Шиллер оставил Нидерланды; второй том не вышел.

18 июля 1788 года Гёте вернулся из Италии, а в сентябре встретился с Шиллером в пригороде Рудольштадта. Шиллер сообщал Кёрнеру: "Высокое представление, которое я о нем составил, ничуть не уменьшилось, ... но я сомневаюсь, что мы когда-нибудь очень сблизимся друг с другом. ... Он так далеко опережает меня... что мы не можем встретиться на пути. Вся его жизнь с самого начала текла в направлении, противоположном моему. Его мир - это не мой мир. В некоторых вопросах наши представления диаметрально противоположны".90 И действительно, два поэта, казалось, были провидчески предназначены для того, чтобы невзлюбить друг друга. Тридцатидевятилетний Гете достиг зрелости, двадцатидевятилетний Шиллер только поднимался и экспериментировал; только в гордом эгоизме они сходились. Младший был из народа, беден, писал полуреволюционные строки; другой был богат, государственным человеком, членом тайного совета, отвергающим революцию. Шиллер только что вышел из "Бури и натиска", он был голосом чувства, сентиментальности, свободы, романтики; Гете, уходя в Грецию, выступал за разум, сдержанность, порядок и классический стиль. В любом случае, авторам неестественно нравиться друг другу; они претендуют на один и тот же приз.

Вернувшись в Веймар, Гете и Шиллер жили в двух шагах друг от друга, но не общались. Ситуация ухудшилась после появления враждебной рецензии Шиллера на "Эгмонта" Гете. Гете решил, что "маленькие Афины" недостаточно велики, чтобы вместить их обоих. В декабре 1788 года он рекомендовал Шиллера на кафедру истории в Йене. Шиллер с радостью согласился и призвал Гёте поблагодарить его, а в феврале 1789 года написал Кёрнеру:

Я был бы несчастен, если бы часто бывал в обществе Гете. Он никогда не тепло относится даже к своим лучшим друзьям; ничто его не привязывает. Я убежден, что он эгоист первой воды. Он обладает талантом заставлять людей быть обязанными ему как малыми, так и большими актами любезности, но сам он всегда умудряется оставаться свободным..... Я смотрю на него как на олицетворение хорошо просчитанной системы беспредельного эгоизма. Мужчины не должны терпеть рядом с собой такое существо. По этой причине он мне ненавистен, хотя я не могу поступить иначе, как восхищаться его умом и думать о нем благородно. Он вызывает во мне любопытную смесь ненависти и любви".91

11 мая 1789 года Шиллер приступил к своим обязанностям в Йене, а