Сталин. Том 2. В предчувствии Гитлера, 1929–1941 - Стивен Коткин

В итоге советские представители в Берлине согласились подписать экономическое соглашение в 2 часа ночи 20 августа, пометив его предыдущим днем. Соглашение гласило, что рейх поставит на экспорт «промышленные товары» на общую сумму примерно 60 миллионов рейхсмарок по «текущим сделкам» (то есть в соответствии с прежними клиринговыми соглашениями) и 180 миллионов рейсхмарок по «новым сделкам». Советская сторона поставит на такую же сумму сырья и погасит старые кредиты. В свою очередь, рейх выдаст 200 миллионов рейхсмарок на оплату новых советских заказов. Шнурре, глава немецкой делегации, отмечал, что «речь идет о минимальных рамках», и предсказывал, что объем двусторонней торговли может вырасти почти до 1 миллиарда рейсхмарок. Германское правительство согласилось дать гарантии по займу почти на всю его сумму при публично объявленной ставке в 5 %, однако секретный протокол предусматривал компенсацию в объеме 0,5 %, снижавшую реальную величину ставки, устанавливая семилетний срок погашения долга и не требуя конкретного списка товаров. Немцы изначально хотели выдать СССР более крупный кредит — 500 миллионов рейсхмарок или больше — по более высокой процентной ставке и на условиях менее значительных гарантий по займу со стороны германского правительства, более короткого срока погашения (не более пяти лет) и наличия конкретного списка товаров, чтобы сдержать советские аппетиты[3952].

В тот же день 20 августа 1939 года Гитлер отправил Сталину личную телеграмму через немецкое посольство в Москве. «Заключение с Советским Союзом пакта о ненападении означает для меня закрепление германской политики на долгую перспективу, — писал Гитлер. — Я принимаю переданный Вашим министром иностранных дел Молотовым проект пакта о ненападении, но считаю настоятельно необходимым самым скорейшим образом выяснить связанные с ним еще вопросы». Он упоминал о «невыносимой» напряженности в отношениях между Германией и Польшей и, отмечая, что Риббентроп будет наделен всеми полномочиями для подписания межгосударственного соглашения, просил принять его 22 или, самое позднее, 23 августа. Тогда же, 20 августа, через девять дней после своего прибытия в Москву, Дракс наконец предъявил письменные полномочия, дающие ему право вести переговоры от имени британского правительства, но Ворошилов на неопределенный срок отложил переговоры. Сталин, дергавший за ниточки этого процесса, отослал Ворошилова на утиную охоту[3953].

«Правда» утром 21 августа объявила о заключении экономического соглашения с нацистами, назвав его «серьезным шагом в деле дальнейшего улучшения не только экономических, но и политических отношений между СССР и Германией». Сталин фактически собирался снабжать Германию зерном, собранным закрепощенными им колхозниками, а также нефтью и стратегическими минеральными ресурсами, отчасти добытыми заключенными ГУЛАГа, в обмен на право свободно закупать технику и образцы современных вооружений в одной из самых передовых экономик мира[3954]. В тот же день в 3 часа пополудни Шуленбург передал Молотову телеграмму Гитлера, адресованную Сталину[3955]. Сталин подчеркнул синим карандашом фразу Гитлера насчет Польши («кризис может разразиться со дня на день»), а также настойчивые понукания фюрера («я был бы рад получить от вас скорый ответ»)[3956]. По приказанию Сталина Молотов снова вызвал к себе Шуленбурга уже в 5 часов вечера по московскому времени и сообщил ему, что Риббентропа ждут 23-го числа. «Народы наших стран нуждаются в мирных отношениях между собою», — писал Сталин в ответе Гитлеру[3957].

Ответ Сталина, переданный через германское посольство, прибыл в Берлин 21 августа в 8.30 вечера по местному времени. В Бергхофе было приказано подать шампанское. Трезвенник Гитлер не притронулся к нему, но он молотил обоими кулаками по стене[3958]. Незадолго до полуночи нацистский режим огласил сенсационную новость о скором визите его министра иностранных дел в Москву. В Париже правительство подумывало о том, чтобы вынудить поляков к «компромиссу» с Гитлером с целью выиграть время. В Лондоне кабинет, собравшийся на срочное заседание, пытался сохранять невозмутимость, но парламентарии интересовались, почему британская разведка не сумела предвидеть такого поразительного развития событий[3959]. Тогда же, 21 августа, Бёрджесс сообщил Горскому о телеграмме от посла Хендерсона: «Приняты все меры для того, чтобы Герман Геринг под покровом тайны прибыл в Лондон в среду, 23-го. Все идет к тому, что произойдет историческое событие, и мы лишь ждем подтверждения этого с германской стороны»[3960].

Вскоре после полуночи в субботу 22 августа Гитлер выступил в Бергхофе перед своими военачальниками. Он вызвал их, чтобы обсудить планы войны с Польшей, еще до того, как был получен ответ из Москвы, причем генералам было приказано явиться в штатском, чтобы никто ничего не заподозрил. «Мне было ясно, что конфликт с Польшей должен был случиться рано или поздно, — начал Гитлер, согласно записи Вильгельма Канариса, начальника военной разведки. — Я уже принял это решение весной, но тогда я думал, что сначала нужно будет через несколько лет расправиться с Западом, и лишь после этого заняться Востоком». Однако польская ситуация стала «невыносимой». По словам Гитлера, он боялся только того, что «в последнюю минуту какая-нибудь Schweinhund предложит свое посредничество». Он завершил свое выступление словами об абсолютной необходимости воспользоваться эффектом его заклинаний из серии «это никогда не должно повториться» на немецкий народ. «Фактически, — заявил Гитлер, опираясь на рояль, — из-за моих политических талантов все зависит от меня, от моего существования». Затем он отпустил генералов на обед. Чтобы рассеять беспокойство насчет разжигания новой мировой войны, он решил выступить перед ними во второй раз, поведав некоторые подробности происходящего и заявив, что у Англии нет серьезных вооруженных сил. Ни один из генералов не выдвинул никаких возражений. К концу выступления Гитлер ненадолго прервался, неожиданно заметил среди собравшихся Риббентропа и мелодраматически отправил своего министра иностранных дел из Бергофа прямо к Сталину, напутствовав его нацистским салютом[3961].

В ту же самую субботу, 22 августа, после чрезвычайного заседания кабинета Хендерсон отправился лично вручить Гитлеру последнюю телеграмму от Чемберлена. Получив аудиенцию в Бергхофе 23 августа в 1 час дня, он заявил, что никакой германо-советский пакт не приведет к пересмотру британских обязательств перед Польшей, но снова намекнул, что Англия готова продать Польшу, и предложил, чтобы уже на следующий день в Англию тайно прибыл фельдмаршал Геринг, чтобы встретиться с Чемберленом в Чекерсе, загородной усадьбе премьер-министра, и выработать англо-германское соглашение. Гитлер, как всегда неблагодарный, лишь выбранил Хендерсона, крикнув, что «неограниченные» гарантии Лондона Польше исключают всякие переговоры. Хендерсон было отправился восвояси, затем его вернули, но, хотя Гитлер несколько успокоился, он все равно обвинил Англию в «намерении уничтожить Германию и стереть ее