Из истории греческой интеллигенции эллинистического времени - Татьяна Васильевна Блаватская

К тому же усложнение медицинской науки повышало требования к изучающим врачебное дело. В лучших условиях обучения оказывались дети самих лекарей или их договорные ученики, начавшие учиться еще с юности[330]. Став лекарями, эти эрудированные кадры были заинтересованы в обособлении от людей, менее основательно ознакомившихся с медициной[331], но столь же энергично претендующих на общеизвестные материальные выгоды медицинской профессии[332]. По-видимому, сначала было ограничение числа профессионалов на основе принципа правомочности потомка по мужской линии, который был определяющим в имущественном праве греков[333]. Но так как пополнение медицинских кадров за счет одних лишь кровных родственников в V—IV вв. практически было уже неосуществимо, то Клятва разрешает передачу медицинских знаний ученикам, которые также обязывались не разглашать полученные ими знания, что позволяло в дальнейшем энергично бороться с шарлатанами и самозванцами, пользовавшимися доверием легковерных простаков.

Принципы медицинской корпорации полностью созвучны той тенденции к сохранению старых и образованию новых групп, сообществ и ассоциаций, которая ярко выступила в политической и экономической жизни Греции еще в V—IV вв. и получила большое распространение в III — I вв. Каждое из этих объединений устанавливало обязанности и права своих членов, оберегая интересы всего сообщества и каждого его добропорядочного члена. Поскольку в основе всех этих представлений лежала детально разработанная идея об обязанностях, правах и привилегиях свободного гражданина полиса, следует предполагать, что юридические установления таких ассоциаций предусматривали специальные требования каждого объединения, профессионального или религиозного, в рамках общей идеи об обязанностях и правах свободного гралданина полиса.

Практика полисной государственности научила греков высоко ценить обладание полными гражданскими правами или хотя бы некоторыми привилегиями, которые предоставлялись инополитам — проксенам и лицам, получавшим такие важные права, как исотелия (равное налогообложение), ателия (освобождение от податей), проэдрия (право занимать почетные места в общественных местах), продикия (право первоочередного рассмотрения иска в суде), эпигамия (право заключения брака с гражданкой полиса) и право приобретения земли и дома. Эллин, воспитанный полисом, знал, как важно выполнять свои обязанности, и вместе с тем очень хорошо понимал, что необходимо знать все относящиеся к нему лично правила и энергично поддерживать те исключительные льготы и привилегии, которые полагались ему одному или только тому сообществу, в которое он входит. Личная материальная заинтересованность заставляла греков вырабатывать детальную регламентацию многих сторон существования гражданского коллектива и столь же активно добиваться претворения этих правил в жизнь. Опираясь на законы и всякого рода локальные и частные установления и запрещения[334], свободный гражданин рабовладельческого полиса боролся за свое место в обществе, включая в понятие «место» самые различные категории: материальный достаток, почитание богов или получение их защиты и др.

Учитывая сказанное, нам легче будет понять значение Клятвы в жизни греческих врачей IV—II вв. Принесение присяги давало лекарю официальное положение призванного специалиста, овладевшего медицинским искусством, τέχνη. Тэхнэ врача, о котором так определенно писал уже Геродот, рассказывая историю Демокеда (111,131), в эллинистическое время было понятием, включавшим какие-то четкие категории, подлежавшие даже общегражданской проверке. Недаром в декретах полисов, чествовавших достойно работавших врачей, нередко встречается указание на то, что восхваляемый медик успешно лечил κατά την τέχνην обращавшихся к нему больных[335].

Вероятно, сообщества врачей следили за соблюдением профессионального достоинства своими сочленами. Это касалось многих сторон врачебного дела, прежде всего вопроса о компетентности и качестве работы каждого принесшего клятву врача.

О том, как велось это наблюдение, известно очень мало. Одно из беглых замечаний Аристотеля[336] позволяет заключить, что находившиеся на государственной службе врачи отчитывались, видимо, таким же образом, как и другие должностные лица[337].

Существовала и неофициальная форма контроля — консультации специалистов по поводу того или иного острого заболевания. В гиппократических «Наставлениях» врачу особо подчеркнута необходимость призывать на помощь коллег-медиков и советоваться с ними[338] — ведь когда болезнь усиливается, то из-за трудности положения много обстоятельств ускользает от внимания лечащего врача, а более опытные лекари могут заметить их и помочь найти выход. Судя по другому гиппократическому сочинению[339], правила греческой медицины требовали от врача, чтобы он информировал о проводимом им лечении лиц, которым «знать это надлежит». Кто эти лица — остается неясным. В начале приведенного параграфа упоминаются ученики врача, уже добившиеся значительных успехов во врачебном искусстве, которые дежурят при больном и следят за выполнением предписаний самого лекаря. Вполне вероятно, что именно их подразумевало правило, говорящее о предварительном сообщении намечаемых лечебных процедур лицам, заинтересованным в знании курса лечения. Данный обычай тоже в какой-то мере обеспечивал проверку правильности действий врача[340].

Но эллинская медицинская мысль не ограничивалась вниманием к одной лишь квалификационной стороне деятельности врача. В полном соответствии с общим философским пониманием деятельности свободных граждан в рамках республиканского общества греческие ученые медики выработали свод правил, которым должен следовать врач. Эти нормы изложены в сжатых, но поражающих своей глубиной сочинениях гиппократовского сборника — Νομός («Закон»), Περί ίητροΰ («О враче»), Περί εύυ/ημο5υΎ]ς («О благоприличном поведении»), Παραγγελία («Наставления»), Περί άρ/αίης ίητρίκης («О древнем врачевании»). Мы не касаемся вопроса о времени создания каждого из перечисленных трудов, тем более что В. П. Карпов уделил ему внимание в своих комментариях. Важно отметить, что возникновение морального кодекса врачей относится к той эпохе в истории греческой государственной жизни, когда уже сформировалось представление о прекрасном и добродетельном гражданине (калокагатия). Этому идеалу должен отвечать и врач, утверждает медицинская мысль[341].

Согласно тогдашним представлениям греков, калокагатия была неразрывно связана со стремлением овладеть мудростью. Увлеченные своей наукой и гордые ее успехами, эллинские медики были согласны с тем, что врач-философ равен богу и что «в медицине есть все, что ищется в мудрости: презрение к деньгам, совестливость, скромность, простота в одежде, уважение, решительность, опрятность, изобилие мыслей, знание всего того, что полезно и необходимо для жизни, отвращение к пороку, отрицание суеверного страха перед богами, божественное превосходство»[342]. Естественно, что такое медицинское знание решительно отрицает корыстолюбие, дурное исполнение профессиональных обязанностей, жажду приобретений, алчность, воровство и бесстыдство.

Совершенно очевидно, что автором трактата «О благоприличном поведении» был крупный медик-философ[343], высококвалифицированный и преданный своему делу специалист. Этот выдающийся ум понимал, как легко погоня за жизненными благами могла увести слабохарактерных людей на путь лженауки и недостойного применения полученных медицинских знаний. Поэтому так решительно и резко он стремится удалить из медицины все, что способно ее опорочить.

Столь же высокие моральные принципы ставят перед медиками авторы других упомянутых гиппократических сочинений. В сборнике «О враче» указано, что врач должен быть справедливым при