Василий Макарович - Михаил Вячеславович Гундарин

Вечером киты поют под аккомпанемент гитары «сильные вещи». Запевает глистообразный тип, запевает мягким, приятным голосом: «Ваши пальцы пахнут ла-аданом…»

Второй подхватывает мелодию, поёт он скверно и портит всё, но поёт старательно и уверенно. Мы слушали, и нас волновала песня.

Только всем нам, пожалуй, странно немножко: дома мы пели «Калинушку», читали книжки, любили степь – и даже не подозревали, что жизнь может быть такой сложной и, по-видимому, интересной.[93]

Элементы культурного кода будущего Шукшина, вплоть до самых зрелых его рассказов, здесь налицо. Например, внешние атрибуты «китов», выделяющие их из общей массы, обозначенной как «мы». Не зря Василий Макарович в своих рассказах будет так цепляться к костюмам, галстукам, шляпам, обладатели которых с помощью одежды пытаются доказать, что они «другие», не из народа. Или, как сказали бы нынешние «киты», – не из «быдла».

Да, уже здесь, в этой совсем ранней работе затевается серьёзный разговор о том, что такое настоящее искусство, а что, извините, фуфло. «Киты» как раз и есть олицетворение всего ложного, показного, фальшивого в искусстве. С каким сардоническим удовольствием Шукшин их показывает!

Приближался день экзаменов, и киты наши как-то присмирели и начали уже поговаривать о том, что их могут не понять. В день экзаменов они чувствовали себя совсем плохо.

Наверное, правду о себе они чувствовали не хуже нас. Когда наконец один из них зашёл в страшную дверь и через некоторое время вышел, у нас не было сомнения в том, что этот – провалился. Мы с каким-то неловким чувством обступили его в вестибюле и начали закидывать ненужными вопросами.[94]

Приёмная комиссия разобралась, кто настоящий, а кто нет! В жизни всё будет совсем иначе, и так просто от врагов-«китов» Василию Макаровичу не избавиться. Уж, скорее, они от него избавлялись… Правильной комиссии в будущем не нашлось. Замечу, что убедительность этому этюду придают точные детали. Например, сало, которое с удовольствием поедают и кривляки, и «мы». Шукшин никого не обличает, а показывает, кто есть кто в нашем мире с его точки зрения.

М.Г.: Здесь, помимо прочего, много стилистических и композиционных приёмов из «зрелого» Шукшина. И повтор-усиление, и элементы диалогов, прямых и косвенных. Детали действительно точные и экспрессивные. Ну и его ирония, конечно, – такая злая, с подковырками. Я согласен с Шукшиным, что именно это эссе, а не сапоги и не мнимое дуракаваляние, стало решающим аргументом в решении Ромма взять в свою мастерскую автора такого текста!

Е.П.: Да и два других задания были выполнены вполне на уровне. Например, рецензия[95] на фильм «Верные друзья» Михаила Калатозова, который с восторгом приняла и «оттепельная публика», и «народ», показала главную претензию, которую взрослый Шукшин будет предъявлять любому произведению искусства: расхождение с жизнью.

Малоубедителен образ молодого врача в Осокино. Она много говорит, лицо наивное и подобострастное. А ведь она – единственный врач-хирург в местечке. Это не могло не сказаться на её манере держаться.[96]

Вроде как наивно звучит. И сейчас, да и тогда, ему бы ответили: ну, мало ли какие хирурги бывают, откуда ты знаешь, не обобщай. А это не пустое обобщение – но требование целого и нового творческого метода, который начал формироваться прямо в эти дни, не прошло и года после смерти Сталина. Тем и интересны эти студенческие «эссе»: мы – в мастерской будущего большого художника, он как будто прямо при нас, торопясь, чтобы успеть, приступает к своей грядущей работе. Это касается и приёмов текста: например, Шукшин говорит как будто «за» героя:

Нехода знает, что за это ругают – за непонимание смысла критики, – а когда будут ругать, прежде всего скажут: вот, тов. Нехода полагает, допуская критику, он подрывает свой авторитет.[97]

Очень нешаблонно для абитуриента! Рецензент, кстати, похвалил автора за увлечение мелочами. Деталями, уточнили бы мы. И это для начинающего – тоже большая редкость, начинающие в основном всё вывести на вселенский уровень хотят. Или банальщину лепят.

М.Г.: А третье сочинение, казалось бы, вышло попроще первых двух. Но тоже любопытно по-своему. Это именно сочинение по литературе, на тему «В.В.Маяковский о роли поэта и поэзии». Ничего этакого, нового, интересного нам абитуриент Шукшин не открыл, конечно. Даже само сопоставление имён кажется странным и нелепым: где Маяковский – а где Шукшин. Но! Василий Макарович, как всегда блестяще, продемонстрировал «игру по правилам». Он много и точно цитирует малоинтересного ему поэта. А кроме него – целыми предложениями! – Ленина и Сталина. Текст преисполнен вполне достойного пафоса – не крикливого, но уважительного. На высоте и формальные приёмы: например, антитеза:

Одни утверждали, что поэт должен парить над жизнью, увлекая за собой читателя, которому тоже надоели грязь и скука земной жизни. Другие, напротив, утверждали, что поэзия только тогда и будет играть сколько-нибудь заметную положительную роль, когда она изберёт своим творческим объектом обыденную жизнь…[98]

Шукшин хвалит Маяковского за готовность «отзываться на злобу дня», «копаться в будничных мелочах», внимание к «людям труда», за интерес ко всем сторонам «новой общественной жизни». Отдельно стоит обратить внимание на одну примечательную фразу из этого сочинения:

Значительную часть своих стихотворений Маяковский помещал в газетах, считая это очень удобным, ничуть не зазорным для маститого поэта.[99]

Впоследствии так будет поступать и сам Василий Макарович – широко публиковать свои рассказы в самой что ни на есть периодической печати, причём – нелитературной.

Е.П.: В общем, легенды легендами, сапоги сапогами, а высокий класс абитуриент Шукшин всё-таки показал. То ли ещё будет впереди!

М.Г.: И вот поступивший Шукшин первым делом пишет письмо своей, оставленной в далёкой Сибири гражданской жене (и тут уж никаких стилистических приёмов, иронии и прочего, что он так блестяще продемонстрировал только что во вступительных сочинениях):

Родная моя, меня гнетёт чувство несправедливости. Ведь можно подумать, что я просто обманул тебя. Милая, поверь моей совести, что, когда ты в Бийске спросила меня ещё раз, не совсем ли я еду, и я ответил, что ни в коем случае нет, – я не обманывал тебя. Я говорил, что думал… Маша, я думаю, что я учусь, работаю во имя нашего будущего счастья. Я не мыслю своего благополучия без тебя. И поверь, не ради славы я остался здесь, а ради