Оскар Уайльд, его жизнь и исповедание. Том II - Фрэнк Харрис

- О Фрэнк, - воскликнул Оскар, - эта история полна романтики, каждая наша встреча была для меня событием. Ты не представляешь, какой он умный: каждый вечер, который мы проводили вместе, он был другим, он рос и развивался. Я одалживал ему книги, и он их читал, его разум раскрывался с каждой неделей, словно цветок, вскоре, через несколько месяцев, он стал для меня утонченным товарищем и учеником. Фрэнк, ни одна девушка не вырастет таким вот образом: у них нет ума, все его зачатки они тратят на порочное тщеславие и зависть. С ними невозможна интеллектуальная дружба. Они хотят говорить о платьях, а не об идеях, о том, как люди выглядят, а не о том, кем люди являются. Как цветок романтики может расцвести без братства душ?

- Сестринство душ кажется мне намного более привлекательным, - сказал я. - Но продолжай.

- Я тебя переубежу, - заявил Оскар. - У меня непременно должно получиться, потому что правда - на моей стороне. Приведу лишь один пример. Конечно, мой мальчик получил свой велосипед, он приезжал ко мне на нем, ездил из казарм и обратно. Когда ты приехал в Париж, ты пригласил меня пообедать однажды вечером в четверг, когда он должен был ко мне приехать. Я сказал ему, что должен пойти пообедать с тобой. Он не возражал, наоборот - обрадовался, когда я рассказал, что у меня друг - редактор английской газеты, обрадовался, что у меня есть кто-то, с кем я могу поговорить о Лондоне, о своих знакомых. Если бы я говорил это возлюбленной, пришлось бы врать: она ревновала бы к моему прошлому. А ему я рассказал правду, и когда рассказывал о тебе, ему становилось всё интереснее, он воодушевился, в конце концов, у него возникло одно желание. Он спросил, можно ли приехать, оставить велосипед снаружи и просто заглянуть в окно ресторана, как мы обедаем. Я сказал, что, возможно, будут гостьи женского пола. Он ответил, что будет рад увидеть меня в парадном одеянии за разговором с дамами и джентльменами.

- Можно ли прийти? - настаивал он.

_ Конечно, я разрешил ему прийти, но я его не заметил.

Во время следующей нашей встречи он мне всё рассказал: как узнал тебя по моему описанию, как узнал Бауэра, потому что я говорил, что он похож на Дюма-отца, и в каком он от этого всего был восторге.

Ну а теперь, Фрэнк, скажи, радовалась бы так какая-нибудь девушка, увидев тебя с другими людьми? Смотрела бы какая-нибудь девушка в окно и радовалась, что ты развлекаешься с другими мужчинами и женщинами? Ты ведь знаешь, в мире нет девушек столь преданных и лишенных эгоизма. Говорю тебе, юношей и девушек невозможно сравнивать. Еще раз решительно повторяю: ты не знаешь, что такое великая романтическая страсть или возвышенное бескорыстие настоящей любви.

- Ты всё это описал необычайно талантливо, - сказал я. - Конечно, я знал, что ты это можешь. Думаю, я могу понять очарование такой дружбы, но - лишь с точки зрения юноши, а не с твоей точки зрения. Я понимаю, что ты открываешь ему новые небеса и новую землю, но что он дает тебе? Ничего. С другой стороны, любая одаренная девушка что-то тебе дала бы. Если бы ты действительно тронул ее сердце, ты нашел бы в ней инстинктивную нежность, доказательство бескорыстной, утонченной преданности - ты преисполнился бы чувства неполноценности, твой взгляд стал бы колюч.

Ведь сама суть любви, этого тончайшего товарищества, о котором ты говоришь, родства душ - то, что другой человек тоже тебя обогащает, открывает тебе новые горизонты, новые возможности, а как этот твой юноша-солдат в этом тебе может помочь? Он не приносит тебе никаких новых идей, никаких новых чувств, не может сообщить тебе новые мысли. Я не вижу в этой связи романтики, развития души. А девушка отличается от юноши во всех смыслах. Ты научишься от нее столь же многому, сколь она - от тебя, и никто из вас иначе не сможет развить свою идеальную сущность. Вы оба - половинки человека, части одного целого, которые нуждаются друг в друге.

- Фрэнк, ты очень искусно это сформулировал - иного я от тебя и не ожидал, (возврашаю тебе твой комплимент). Но ты должен признать, что юноша, как бы то ни было, лишен ревности, низменной зависти, глупости и поверхностности. Такие-то дела, Фрэнк, некоторые из нас ненавидят «кошек». Я могу объяснить причины, по которым я их не люблю, и для меня эти причины - решающие.

- Юноша, который клянчит велосипед, вовсе не похож на человека, лишенного низменной зависти, - возразил я.

Затем продолжил:

- Вот ты говорил о романтике и товариществе, а способен ли ты испытывать подлинную страсть?

- Фрэнк, что за глупый вопрос! Помнишь, что сказал Сократ о чувствах, которые он испытал, когда ветер поднял хламиду, и он увидел ноги Хармида? Помнишь, как кровь закипела в его жилах, как его ослепило желание - сцена более волшебная, чем страстные любовные строки Сафо?

Никакая другая страсть не сравнится с этой. Страсть женщины разрушает. Она постоянно искушает тебя. Она жаждет твоего желания - это тешит ее тщеславие более, чем что-либо иное, а ее тщеславие тем ненасытнее, чем слабее ее страсть, так что она постоянно искушает тебя излишествами, а потом винит за физическое пресыщение и отвращение, которое сама же и внушила. В отношениях с юношей нет тщеславия, нет ревности, следовательно - никакого искушения, ни малейшей толики вульгарности - следовательно, страсть всегда свежа и остра. О Фрэнк, поверь, ты не знаешь, что такое великая романтическая страсть.

- Твои слова лишь доказывают, сколь плохо ты знаешь женщин, - ответил я. - Если бы ты объяснил всё это влюбленной в тебя девушке, она сразу тебя поняла бы, и ее нежность возросла бы вместе с ее самопожертвованием: все мы растем, отдавая. Если женщин больше, чем мужчин, волнует доброта и ласка, это - потому, что они испытывают больше нежности и способны на более глубокую преданность.

- Фрэнк, ты не знаешь, о чем говоришь, - резко возразил Оскар. - Ты повторяешь старые общие места. Юноша пришел сегодня вечером со мной на вокзал, он знал, что я уезжаю на