Русский Харьков - Станислав Александрович Минаков

семье офицера, начштаба эскадрильи Чугуевской школы пилотов Полушина (это и фамилия поэта по паспорту; псевдоним Чичибабин – фамилия матери – в честь двоюродного деда по материнской линии, выдающегося химика-органика, академика Алексея Чичибабина). Школу окончил в известном давними воинскими традициями городке Чугуеве Харьковской области, на родине художника И. Репина. В 1940 г. поступил на исторический факультет ХГУ, в ноябре 1942 г., за месяц до девятнадцатилетия, был призван в Красную армию – рядовым 35-го запасного стрелкового полка. На передовой молодому солдату Полушину побывать не привелось, однако службу воинскую в годы войны он нёс. Служил в Грузии, где в начале 1943-го в городе Гомбори поступил в школу авиаспециалистов и с середины того же года до Победы служил механиком по авиаприборам в разных частях Закавказского военного округа. Несколько месяцев после Победы занимал такую же должность в Чугуевском авиаучилище, затем был демобилизован по болезни.

Солдат войны, он стихов о войне не оставил.

В 1945 г. поступил на филологический факультет того же университета, но уже в июне 1946 г. был арестован и осужден на пять лет лагерей «за антисоветскую агитацию». Как считал он сам, срок (действительно странный по тем временам) был «смехотворным». Два года провёл в тюрьмах – Лубянка, Бутырка, Лефортово. Остальное отбывал в Вятлаге Кировской области. Затем вернулся в Харьков, где и книги у него потом выходили, где его исключали из Союза писателей СССР (те же лица потом, как водится, и восстанавливали спустя много лет), где он, окончив соответствующие курсы, долгие годы работал бухгалтером в трамвайно-троллейбусном управлении.

Уже в Бутырке Чичибабин написал знаменитые стихи – «Красные помидоры» и «Махорка».

Кончусь, останусь жив ли, —

чем зарастет провал?

В Игоревом Путивле

выгорела трава.

Школьные коридоры —

тихие, не звенят…

Красные помидоры

кушайте без меня.

Как я дожил до прозы

с горькою головой?

Вечером на допросы

водит меня конвой.

Лестницы, коридоры,

хитрые письмена…

Красные помидоры

кушайте без меня.

Непостижимый эпический гул катится по этим строкам: «выгоревом-путивле-выгорела-трава…» Пророческий? И как диссонирует с этим почти салонное «кушайте»!

Непонятный, какой-то иррациональный рефрен «Красные помидоры кушайте без меня» имеет эпохальную Эзопову подсветку. И подсветку будущей личной судьбы. Не только если иметь в виду отсидку в Вятлаге до 1951 г., но и социальное иночество всей жизни. «Без меня».

«Я так устал. Мне сроду было трудно, / что всем другим привычно и легко», – скажет он в своем шедевре «Сними с меня усталость, матерь Смерть», по сути являющемся псалмом или стоном Иова и включаемом в самые взыскательные антологии русской поэзии.

Нередко встречается в стихах Чичибабина-Иова слово «плач». В частности, в шедевре 1968 г.

И вижу зло, и слышу плач,

и убегаю, жалкий, прочь,

раз каждый каждому палач

и никому нельзя помочь.

…..

Меня сечёт Господня плеть,

и под ярмом горбится плоть, —

и ноши не преодолеть,

и ночи не перебороть.

….

Я причинял беду и боль

и от меня отпрянул Бог

и раздавил меня, как моль,

чтоб я взывать к нему не мог.

Выполнивший некрасовскую заповедь о поэте-гражданине, Чичибабин остался в наших сердцах «страстно поднятым перстом» (Достоевский), с истовством, подобным Аввакумову, утвердившим и скрижальные зэковские строки, и пробуждавшие нашу совесть: «Давайте делать что-то!..» Когда неразумная масса визжала и улюлюкала на обломках почившей советской империи, не понимая, что любые скачкообразные изменения ведут только к ещё большему бесправию и притеснению человека, Чичибабин написал в «Плаче по утраченной родине»: «Я с родины не уезжал – за что ж её лишён?» Вот две последние строфы этого стихотворения:

При нас космический костёр

беспомощно потух.

Мы просвистали свой простор,

проматерили дух.

К нам обернулась бездной высь,

И меркнет Божий свет…

Мы в той отчизне родились,

Которой больше нет.

Невероятная сила этого текста вызвала слёзы у известного европейского филолога, весьма, кстати, ироничного человека Жоржа Нива, услышавшего, как Борис Алексеевич читал его в доме-музее Волошина в Коктебеле. А, казалось бы, что ему наша советская страна!

Горек чичибабинский афоризм «Мы рушим на века и лишь на годы строим».

Думается, новейшее время – непрерывнотекущих общественных катаклизмов и потрясений, эпоха всё большего обнищания большинства и безоглядно-ненасытного жирования дорвавшейся до кормила горстки, «золотой век» эгоизма, алчности и спеси – убеждает нас в том, что не прейдёт на Руси боль о простом, «маленьком человеке», поскольку именно она-то и есть сострадательна, а нам завещано быть на стороне гонимых и несчастных. Гражданственность у нас следует читать как любовь к «бедным людям», «униженным и оскорблённым», коим у нас, как водится, несть числа. «Я не люблю людей…» – сказал Бродский, и его очень даже можно понять. А вот Чичибабин людей любил.

В большом харьковском посмертном трёхтомнике Чичибабина опубликовано сочинение октября 1993 г., написанное, когда по указанию Ельцина было расстреляно здание российского парламента. Умер поэт через год, 15 декабря 1994 г., морозной зимой, словно закольцевав свой зимний, холодный приход в сей мир.

Вновь барыш и вражда верховодят тревогами дня.

На безликости зорь каменеют черты воровские…

Отзовись, мой читатель в Украине или в России!

Отзовись мне, Россия, коль есть ещё ты у меня!

Отзовись, кто-нибудь, если ты ещё где-нибудь есть, —

и проложим свой путь из потемок бесстыжих на воздух.

Неужели же мрак так тягуче могуч и громоздок!

Я и при смерти жду, что хоть кем-то услышится весть.

Мне привелось вести в Харьковской муниципальной галерее вечер, посвящённый 45-летию знаменитой литстудии ДК работников связи, которой руководил Чичибабин и которая просуществовала ровно два года – с 1964 по 1966-й, пока её не запретили. Писатель Юрий Милославский (Нью-Йорк) рассказал: «Я никогда с ним не спорил, но мы никогда с ним не соглашались… Литстудия Чичибабина намного превышала как время, так и место, где она проводилась. Чичибабин был природный учитель; учитель тех харьковских мальчиков и девочек, которые тянулись к литературе. Всё, что я знаю о русской литературе, всё, что понимаю в ней, началось с почина Чичибабина. И я не один такой. Я знаю и других людей, в которых этот