Оды и некрологи - Борис Дорианович Минаев

не забуду, как я ехал домой, на Профсоюзную, через всю речку Яузу на грузовике. Горбатые мостики, старые набережные, по реке тогда еще плавали катера, деревья грустно склоняли голову к воде. Я выглядывал из кузова, раздвигая брезентовые шторки. Было красиво.

Дома я стал читать инструкцию по сборке – и охнул.

Стало понятно, что без соседа Вити мне не справиться. Надо было звать его на помощь. Мы в последний раз переночевали на диванчике в кабинете. Утром Ася приготовила полный обед – суп, жаркое, салат, компот, и вот я позвонил ему в дверь.

* * *

Нельзя сказать, что Витя воспринял мое предложение с какой-то радостью или даже готовностью. Нет.

– Слушай, – сказал он несколько озадаченно. – Я попробую, но вообще… черт его еще знает, что там за конструкция.

Следующие три или четыре часа Витя провел в битве с кроватью белорусского производства и с инструкцией по ее сборке. Он шипел, кряхтел, ругался, глаза его в очках с большими диоптриями наливались кровью. На это было страшно смотреть.

– Кто это пишет? – орал он, пытаясь разобрать язык инструкции и логику действий.

Витя по профессии был инженер по технике безопасности.

Я не автомобилист и не знаю, сравнимо ли было это занятие с такими советскими развлечениями, как «перебрать мотор» или «поставить карбюратор» на какие-нибудь там старые «жигули», но мне кажется – да, вполне сравнимо.

Наконец Витя закончил, весь в поту и в мыле, кровать складывалась и раскладывалась, все многочисленные гайки были привинчены, болты закручены, ничего не скрипело, все прекрасно работало.

Я мысленно поблагодарил Бога и Витю. Шансы были не так уж велики.

В процессе битвы с кроватью был страшно поцарапан отциклеванный, свежепокрытый лаком пол. Глубочайшая царапина осталась навсегда.

Затем Витя с удовольствием съел обед, переходящий уже в ужин. Мы снова горячо его благодарили, понимая, что обед – не совсем равноценная замена такому тяжелому труду.

Все эти три или четыре часа я пытался Вите помогать, то поддерживая кровать в нужном положении, то налегая плечом, то подавая запчасти, но все это была ерунда. Витя собрал кровать практически один. Ася все эти три или четыре часа просидела на кухне, горестно оперевшись подбородком о ладонь и ожидая конца эпопеи.

В общем, в каком-то смысле это был подвиг.

Спина у Вити после подвига долго побаливала.

* * *

…На следующий день Витя снова пришел за книжкой. Иногда он приходил и за чем-то хозяйственным (соль, спички, подсолнечное масло), но чаще все-таки его интересовали книжки и кассеты.

Видеомагнитофон появился у Вити не сразу, через полгода после меня, поэтому сначала были только книжки – он перебрал практически всю мою библиотеку. Философские книжки (которые я и сам не читал) или книжки про политику Витя не любил. Исторические или мемуары брал охотно. Десяток или два имевшихся у меня детективов прочел жадно, быстро, но очень низко оценил их качество, особенно Дашкову и Маринину, случайно валявшихся на подоконнике.

Классику он брал далеко не всегда. «Да это я читал!», разочарованно говорил Витя, а память, очевидно, у него была хорошая; с другой стороны, что-то из классики «не пошло». Но постепенно, ряд за рядом, он перебрал на моих книжных полках все: зарубежную литературу, «Литпамятники», отдельные тома «Библиотеки всемирной литературы», Томаса Манна и Генриха Манна, Дюма и Вальтер Скотта. Современные русские книжки у него как-то не шли совсем. Кроме Войновича с Довлатовым.

– Понимаешь, – говорил он, сидя у нас на кухне или стоя в прихожей с книжкой в руках, – очень скучно жить. Надо хоть чем-то голову занять. Библиотека для меня спасение.

Очень часто он спрашивал – а читал ли я сам ту или иную книжку? Я не хотел врать, и очень часто честно отвечал, что нет, не читал.

– Ну а как же ты библиотеку собираешь? – недоумевал Витя.

– Понимаешь, – говорил я ему, – это такой материал мне на будущее, пригодится для чего-то, а так ведь я много пишу, редактирую. Работаю, в общем, очень много времени на это уходит.

– Да, у тебя есть работа, – грустно говорил в ответ Витя. Он уже знал, что я журналист. – А у меня работы нет. Завод закрыли, давно уже. Не знаю, чем голову занять.

* * *

…Раз за разом возвращаясь к этой теме, он делал это как-то нейтрально, без каких-либо оценок текущей действительности, но я все равно часто испытывал перед Витей чувство вины.

Витя, конечно, был типичный русский человек «без завода», вроде бы совсем не вписавшийся в новую структуру жизни. Его электромеханический завод, где он работал инженером по технике безопасности, давно закрылся (так он говорил), и Витя очевидно был стеснен и в деньгах, но главное – ему нечем было заполнить освободившееся время.

Исключение составлял лишь короткий московский купальный сезон. Летом Витя брал плавки и уезжал на целый день в Серебряный бор. Других активных развлечений, по-моему, у него не было вообще.

Иногда Витя приходил и по другому поводу (раздавалась тревожная и слегка раздраженная соловьиная трель).

– Слушай, – говорил он, – ты не можешь найти мне учеников?

– Каких учеников? – интересовался я.

– Ну… я подтягиваю всяких балбесов по физике, по математике, – объяснял мне Витя. – Помогаю им задачи решать, объясняю основные вещи. Сейчас в школе сам знаешь какая обстановка. Учат плохо.

Витя, разумеется, не брался готовить учеников к поступлению в вуз, это было слишком ответственно и вообще требовало, как сейчас говорят, «коррупционной составляющей», нет, он просто готовил к школьным экзаменам шести-, семи- и восьмиклассников, тех, кто просто не мог получить нормальные годовые оценки. Делал он это эпизодически, и это приносило ему совсем небольшой доход, но давало ощущение «статуса» и, главное, занимало его время. Вообще проблема пустого времени была, как мне казалось, тогда для него главной.

Найти учеников для него я никак не мог (некоторое время он занимался то ли с Митей, то ли с Сашей, но продолжалось это недолго).

* * *

…Часто какой-то внутренний вопрос по поводу Вити мучал меня, я не мог найти на него ответ. Верней, и ответ, и вопрос – они уходили куда-то высоко, теряясь в очертаниях глобальных перемен.

Ведь, вообще-то говоря, найти работу в Москве тогда было можно, даже в самые лихие девяностые. Такое, как Витя, переживали многие, скорее даже большинство. Советский «завод» (в глобальном и экзистенциальном смысле) действительно закрылся или влачил жалкое существование, людям приходилось искать что-то другое. У кого-то что-то получалось, кто-то претерпевал тяготы, но все равно не сдавался.

А вот Витя ничего не искал. Он с самого начала похоронил для себя эту возможность – не знаю