Сталин. Том 2. В предчувствии Гитлера, 1929–1941 - Стивен Коткин

Гиммлер». (Шеф СС Гиммлер, когда-то разводивший кур, тоже носил пенсне.) Но это было еще не все. Когда Молотов, официальный хозяин, поднял тост «за Германию, ее фюрера и ее министра», а затем стал пить за всех членов многочисленной делегации Риббентропа, Сталин начал обход зала, чокаясь с ними по очереди. Неожиданно он произнес тост: «Выпьем за нашего наркома путей сообщения Лазаря Кагановича!», подошел к еврею Кагановичу и чокнулся с ним бокалами. Нацист Риббентроп был вынужден последовать его примеру[4156].

Риббентроп и его свита получили приглашение в императорскую ложу Большого театра на один из актов «Лебединого озера» с величайшей балериной всех времен и народов в главной роли Одетты/Одиллии, одной из самых известных ролей в балете, — Галиной Улановой (г. р. 1910), специально вызванной ради этого случая из Ленинграда[4157]. Это развлечение дало Сталину и Молотову время, чтобы окончательно уломать делегацию из Эстонии. Пусть мир был разделен между капитализмом и социализмом, но он делился также на большие и маленькие страны. «Польша была великой страной, — сказал Сталин эстонцам. — И где теперь Польша?»[4158] Когда немцы примерно в 1 час ночи вернулись в Кремль для завершения переговоров, запуганным эстонцам показали нацистов в кабинете у Молотова.

Сталин выкручивал руки Риббентропу почти так же, как прибалтам, только дружелюбно, и к тому же речь шла не о родине Риббентропа, а о территории третьей страны. Наконец, объявился и Гитлер, и Риббентроп поговорил с ним по телефону из кабинета Молотова. Фюрер согласился на то, чтобы уступить Сталину Литву, а также на сталинскую формулировку совместного коммюнике[4159]. Риббентроп задал Сталину вопрос об англичанах. Сталин сказал, что с ними будут вестись переговоры о возможном экономическом сотрудничестве, однако «Советское правительство не собирается вступать в какие-нибудь связи с такими зажравшимися государствами, как Англия, Америка и Франция. Чемберлен — болван, а Даладье — еще больший болван». Затем Сталин рассказал, как Даладье звонил советскому послу Сурицу, чтобы узнать, что происходит между Германией и Советским Союзом. «…французскому правительству, — отметил Сталин, — [дали] понять, что Советское правительство не потерпит, чтобы его представителя подвергали допросу»[4160]. (Если только этот допрос не ведется в НКВД.) Выражая неприязнь, недоверие и пренебрежение к Англии, Сталин в то же время проявил уважение к США и их экономической мощи и радость по поводу того, что в ходе приграничного конфликта было убито множество японцев. «Это единственный язык, который понимают эти азиаты, — заявил он немецким дипломатам. — В конце концов я тоже азиат, и мне виднее»[4161].

Примерно в 5 часов утра 29 сентября состоялось подписание государственных документов (датированных, однако, предыдущим днем). Они включали полноцветную карту размером примерно метр на полтора (в масштабе 1:1 000 000), на которой в отличие от пакта оставил автограф сам Сталин — 25-сантиметровую подпись синим карандашом. Уточненная граница отступала на 70–100 миль на восток от Варшавы, от Вислы к Бугу, вследствие чего под властью немцев оказывалось на 5 миллионов человек (поляков и евреев) больше; это стало одной из причин, побудивших немцев основать на тех землях Польши, которые не вошли непосредственно в состав рейха, так называемое генерал-губернаторство. Советский Союз в целом приобрел почти 13 миллионов новых граждан: 7 миллионов украиноязычных, 3 миллиона белорусов, а также 1 миллион поляков и 1 миллион евреев[4162]. Риббентроп, устроивший так, что жена Молотова получила в подарок «мерседес», побуждал Шуленбурга предложить советским властям сдать ему в «аренду» охотничьи угодья в Западной Украине, где водилось много оленей, но Молотов ответил на это отказом. Все же нацисты сохранили за собой небольшой район на польско-литовской границе, Сувалкский выступ, где якобы находились первоклассные охотничьи угодья. Также Сталин велел Берии экстрадировать 4 тысячи немецких политических беженцев, выдачи которых требовали нацисты. Многие из них были евреями, и не менее тысячи — коммунистами. Они и члены их семей были с полагающимися церемониями переданы немцам на пограничном мосту в Брест-Литовске. Сталин предпочел, чтобы пули тратил Гитлер.

Когда Риббентроп поднимался на борт своего «Кондора», чтобы лететь в Берлин, советский почетный караул вскинул правые руки в нацистском приветствии. «Сопровождавший меня гауляйтер Данцига, — впоследствии вспоминал Риббентроп, — сказал мне на обратном пути, что порой он едва ли не чувствовал себя находящимся среди товарищей по партии»[4163]. Заключенный 28 сентября Договор о дружбе и границе, прославлявшийся в «Правде», которая называла его «еще одним блестящим подтверждением политики мира», заставил поднять брови даже тех коммунистов, которые проглотили пакт о ненападении с фашистами[4164]. «Какая дружба?! — восклицал, сминая газету, арестованный советский авиаконструктор А. Н. Туполев (работавший в так называемом тюремном институте). — Что они там, с ума сошли?!!»[4165]

Месяцем ранее Сталин отмахнулся от желания Риббентропа включить в пакт преамбулу о «дружественном» характере советско-германских отношений. В связи с заключением экономического соглашения в Германию была направлена советская комиссия числом почти 50 человек, ездившая по немецким заводам, постоянно наращивавшая свои аппетиты, желавшая получить — и во многих случаях получавшая — лучшее из того, что могла предложить Германия, от крейсеров до самолетов-истребителей[4166]. Микоян, выполняя наказ Сталина, отчаянно торговался, добиваясь продажи конкретного оборудования, кораблей и химических технологий по запредельно низким ценам[4167]. Многие нацисты подозревали, что советская сторона не выполнит свое обещание о поставках критически важного сырья, но это подозрение оказалось неверным, в то время как немецкие промышленники стонали, что они вынуждены выдавать свои секреты, и это было правдой. Что не менее важно, поскольку Сталин при помощи вооруженной силы твердо удерживал галицийский нефтеносный бассейн в Дрогобыче, он по сути продавал Гитлеру ту нефть, которую фактически захватил вермахт.

Родственные интересы

30 сентября 1939 года, вскоре после отбытия Риббентропа и нацистской делегации, Сталин у себя в «Уголке» заслушал доклад об удлинении рабочего дня на военных заводах. Чтобы компенсировать дополнительное время работы, предлагалось повысить заработную плату. Сталин несколько раз спрашивал присутствующих, насколько она будет поднята; не удовлетворенный их ответами, он сказал, что не проголосует за их предложение, пока оно не будет прояснено. Согласно дневниковой записи очевидца, «обращаясь к сидевшему здесь тов. Швернику» — главе профсоюзов, — «тов. Сталин шутя сказал: „Что ж это Вы, представитель рабочих, не защищаете интересы рабочих? Вот я, „бюрократ“, защищаю, а Вы молчите!?“ и засмеялся»[4168]. При этом большой друг рабочих только что заключил вторую, еще более обширную сделку с нацистами. Разведчик-перебежчик Кривицкий, предсказывавший пакт между Сталиным и Гитлером наряду с Троцким, шел дальше него и предполагал,