Автобиография троцкизма. В поисках искупления. Том 1 - Игал Халфин

мог оставаться в стороне этих вопросов и старался возможно шире ознакомиться со всем (к сожалению, вышло наоборот). Узнав, что некий член ВКП Иванова имеет платформу оппозиции, я решил прочесть ее. Я пошел в ОкрОНО и познакомился с Ивановой, имея цель получить у нее платформу, что осуществилось без всякого труда: она даже не спросила моего партбилета. Читая платформу оппозиции, мне казалось, что она действительно права в крестьянском вопросе. Когда я возвращал платформу Ивановой, она спросила, согласен ли я, и я ответил, что по крестьянскому вопросу согласен. В остальных же я не осмелился согласиться, потому что давно не был на производственной работе. Она попросила написать, что я разделяю взгляды меньшинства по крестьянскому вопросу, убеждая меня, что платформа – это просто перечень практических предложений, с которыми меньшинство выступает на съезде. <…> Не подозревая в этом ничего, я написал такого рода записку. <…> Иванова обещала мне через некоторое время дать еще какой-то материал, которого у нее сейчас нет, она его возьмет у Тарасова.

После этого Аверин не посещал Иванову больше недели, и за это время он узнал через прессу о разглашении свердловчанином Кузовниковым методов фракционной работы оппозиции. «Я потребовал у Ивановой вернуть мою записку, она ответила, что подпись поехала в Москву». В тот же день Аверин написал письмо в ЦКК и подал его через Львова. В беседе в кабинете контрольной комиссии «мне удалось выяснить целый ряд путаных мною вопросов. Это была беседа, которая в основном меня поставила еще перед съездом на верный путь».

«После этого я больше не видел Иванову, и лишь 19 декабря в коридоре первого этажа главного корпуса меня встретил Кутузов, который передал мне маленькую записочку, напечатанную на машинке за подписью Ивановой буквально следующего содержания: тов. Аверин, ты не знаешь меня, если будешь в окружной контрольной комиссии. Передав записку, Кутузов сообщил, что на доске ячейки есть объявление, вызывающее меня в контрольную комиссию, затем заявил, что если я пойду и сообщу об Ивановой, то сделаю очень плохо для себя, ибо в политич[еской] борьбе не играют». Кутузов тут же предложил выход: «Уехать на каникулы, получив при его содействии литер на проезд. Я сделал еще одну ошибку, согласившись под угрозой уехать». После каникул Кутузов и Аверин столкнулись в институте. «Оказалось, что теперь можно говорить об Ивановой, что она давала платформу, т. к. она исключена, но после этого меня больше не вызывали»[1661].

Следствие продолжила партпроверкомиссия. Вопросы касались фактов:

– Имел ли связь с Яковлевым?

– Нет, я даже не знаю его совершенно.

– На практике имел связь с оппозиционерами?

– Нет.

– А знал ли о заседаниях?

– Нет, навряд ли Иванова доверяла бы мне о них.

Аверин отрицал даже самую минимальную вовлеченность, но комсомольцы Семенов и Лучников помнили, что «читали занятую у Аверина платформу», – как же «ты все-таки отрицаешь, что были споры по платформе в твоей комнате?» Аверин уверял, что «здесь меня упрекают в каких-то махинациях. <…> Вы путаете Лучникова с Ивановым. Последний говорил мне, что под напором сказал о том, что он читал платформу, найденную у меня».

Иванов на самом деле говорил в бюро, что нашел платформу именно у Аверина, «и все присутствующие, не исключая и беспартийных, дебатировали [ее]». «Этого не было, – отрезал Аверин. – Я прошу тогда устроить очную ставку». Ну а Лучников? «Даю справку, – вмешался Бурлакин, – Лучников откровенно нам рассказал, что он нашел платформу на кровати у Аверина. Они ее читали и спорили о ней, что было в присутствии беспартийных». Пивнев пытался парировать: Лучников и Иванов профаны в политическом отношении. Они отрицают то, что вчера утверждали, – чрезвычайно путаные и непостоянные люди. За Авериным ничего особенного нет. В заявлении он свою роль подробно изложил, а сокрытие работы оппозиции – это общее явление, присущее всем, кто ей сочувствует.

Однако против обвиняемого было слишком много улик. «Из всех фактов и заявления видно, что Аверину не дороги интересы партии, – заключил Образов. – Заявление подал, боясь последствий. Испугался угроз Кутузова и уехал, вместо того чтобы прийти в бюро и сказать, это могло бы предотвратить некоторую работу оппозиции».

«Перед нами хитрый оппозиционер, – согласился Красников. – Сказал в контрольной комиссии [то], что все равно обнаружилось [бы]».

«За скрытие от бюро ячейки работы оппозиции в преддискуссионный период» Аверину вынесли строгий выговор (единогласно).

Вопрос правдивости показаний стал остро в отношении Горсунова, коммуниста с 1922 года. Социальное происхождение – из крестьян, «до 1914 года жил в деревне, в 1914 году поступил на завод сельских машин. <…> Хозяйства не имею, и родственники тоже ничего не имеют. В 1919 году поступил на оружейный завод, откуда и получил командировку в [тульский] рабфак, по окончании которого и прибыл в институт»[1662]. Там наш доблестный пролетарий увяз в оппозиции. В своем январском заявлении Петр Иванович признавал, что голосовал за линию меньшинства два раза, но «в организационных связях не был». Бюро ВКП(б) отнеслось к Петру Ивановичу предельно мягко: «Никакие взыскания с т. Горсунова не предъявлять, как человеку, который голосовал, не сознавая». В скором времени, однако, выяснилось, что он был «втянут» во фракционную активность гораздо глубже, чем изначально предполагалось. Кликунов обратился к ответчику прямо и жестко: «Нам необходимо, т. Горсунов, узнать и установить на этом заседании, зачем и как ты связался с оппозицией и подписывал ли ты платформу оппозиции, а также что побудило тебя скрыть от Бюро ячейки ВКП(б) о твоей гнусной работе на заседании Бюро в январе».

Пришли сведения, что Горсунов посетил квартиру Кутузова как минимум дважды: между этими двумя были «дружеские отношения». Сначала Горсунову необходим был материал для изучения, а «перед отъездом товарища Кутузова из Томска он просил возвратить занятые мной записки. <…> Вопрос политический, касающийся оппозиции, мы с Кутузовым не разбирали». У Голякова он был «один-два раза. Один раз попал в неприятное положение, т. к. сидели у него Курков и Сидоренко, и я не знал, зачем они пришли к нему. Давали три оппозиционных воззвания мне для ознакомления, а затем подписал платформу оппозиции».

Вопрос: Почему не сообщил в Бюро, что у т. Голякова имелась литература оппозиции?

Ответ: Я думал, что работа оппозиции будет во благо революции[1663].

«Очень хорошо, – заявил Образов, – что т. Горсунова мы разбираем на бюро второй раз. Он считал дороже оппозиционеров, чем в целом партию. Он механически подал заявление в бюро после разбора на заседании, успокоился, что легко отделался в своем преступлении перед партией. Все время перед дискуссией, во время и после дискуссии т. Горсунов брал смелость обманывать бюро и партию». «Он думал и на сегодняшнем заседании проскользнуть, –