Я не вру, мама… - Тимур Нигматуллин

– Муратов, одурел? – Бениславская схватила меня за руку.

Голова закружилась, и я, потеряв равновесие, навалился на Алису. Она с трудом удержалась на ногах и обняла меня.

– Ты зачем это сделала? – спросил я. – Это же плохо!

– Вырастешь – поймешь, – сказала она. – Наш выход. Ты нормально?

Нормальным меня в этот момент назвать можно было с трудом. Мир не то чтобы перевернулся. Нет. Все так же. Стою на ногах. Руки держат гитару. Тело движется к входу в актовый зал. Тетка с красным галстуком на шее кричит мне в ухо: «Врун! Я тебя запомнила». Пиркин идет к центру сцены. За ним вышагивает очумевший от внимания Иваниди. Мы стоим на сцене Дворца пионеров. На дворе бабье лето восемьдесят седьмого года, и звучит моя любимая песня «Комарово»…

Когда Пиркин запел «…где качается на дюнах Шегеметьевский багкас», у гитары Иваниди отвалился гриф. Он подхватил его и, словно шаман с бубном, стал лупить им по корпусу гитары. Пиркин в жилетке, в рубашке пел про карельские скалы, про клады и про то, что их не надо, про краешек земли. Зрители хлопали и подпевали. В дверях показалась группа в костюмах кукурузы и тоже подпевала нам.

Я снова зажмурил глаза, и мир пропал. Пропали все. Мир. Сцена. Дворец пионеров. Люди, сидевшие в зале. Сталкер. Алиса. Я сам исчез. И только песня плыла по Ишиму, повторяя все изгибы и повороты реки, отдаваясь эхом в дальних камышовых зарослях и там затихая.

– Мама?

– Что, сынок?

– А Комарово – это где?

– Под Ленинградом.

– Который раньше был Санкт-Петербургом?

– Да, сынок. Спи!

– А ноготков у нас не осталось?

– Календулы?

– Да.

– Ты уже не болеешь. Спи!

Я засыпал и, проваливаясь в сон, вздрагивал от доносившихся из-за стены криков дяди Наума, который материл московских монтажников, наглухо заваривших раздвижные створки купола обсерватории.

Часть вторая

Глава 1

Прямая речь

– Алиев?

– Я!

– Бениславская?

– Здесь!

– Иваниди?

– Он уехал, учительница!

– Кто еще уехал?

– Пиркин!

– Махметова?

– Куда я поеду? Здесь я!

– Муратов?

– Его нет, учительница!

– Тоже уехал?

– Нет, его просто нет!

– Десять минут ждем Муратова, и ставлю ему «Н».

– Он будет, – приподнимаясь из-за парты, заверяет Алиса Бениславская. – Он успеет!

Учительница идет к доске и пишет тему урока.

– Тема урока – прямая речь. Алиса, пока мы все ждем Муратова, расскажи нам правила оформления прямой речи на письме. Прошу!

Правила прямой речи просты: не обзываться, не отворачиваться от противника, выигрывая – быстрее сматываться, что и делает ученик 5 «Ж» класса средней школы номер 110 Муратов (то есть я), обыграв двоих старшеклассников в фантики. Старшеклассниками эти двое зовутся номинально, по возрасту. В реальности это два второгодника: рыжий Гога остался из-за математики, что не мешает ему на глаз определять количество фантиков в стопке; у черного Маги с поломанным носом трудности с русским языком как в школе, так и в жизни, но этот минус с лихвой компенсируется одним предложением, которое он выучил наизусть: «Отдал быстро!»

– Гоги и Магоги, я же честно выиграл!

– Ты хлюздил! – Рыжий Гога подался ко мне. – Покажи ладонь! И что еще за Гоги и Магоги, а?

– Отдал быстро! – взревел Мага и схватил меня за руку.

Игра шла в закрытой кабине памятника первоцелинникам – тракторе «Кировец», установленном на искусственной сопке посредине лесопосадки. Зеленая полоса начиналась при въезде в город со стороны аэропорта и шла стеной до самой школы. Я огляделся по сторонам: если и бежать, то лучше сразу в школу.

– Мылом намазал, – Гога провел пальцем по моей ладони, – прилипали фантики.

– Урою! – снова взревел Мага и на секунду отпустил мою руку.

Этого мне хватило, чтобы толкнуть дверь «Кировца» плечом и выпрыгнуть из кабины на землю. Ранец слетел с плеч, я его подхватил и метнулся сквозь кусты акации на тропинку, ведущую к школе. Вылетев из трактора, Гога и Магога погнались за мной, словно доисторические охотники за мамонтами.

Эх, был бы Иваниди рядом, разве сверкали бы так мои пятки? Но Иваниди уехал. Уехал в самый неподходящий момент. За лето он сравнялся ростом с Гоги и Магоги, вышел против них раз на раз, побил обоих и навсегда отвадил их от шатания по нашему двору в поисках «отдал быстро». Но это навсегда продлилось ровно до его отъезда. Даже при том, что я действительно схитрил в игре, вопросов бы не было и не понадобилось бы спасаться бегством. Но Иваниди ест оливки в Греции, ровно так же, как и Пиркин ест их в Израиле. А Муратов, убегая, на ходу колется о кусты шиповника, которыми густо усажена дорога к школе…

Пиркины уехали первыми. Еще вечером тетя Таня с тазиком воды сидела у нас в квартире перед телевизором и тетя Хеба уступала ей место, отодвигая в сторону свой зад, а уже на следующее утро дядя Владик, смущаясь и краснея, вручил тете Хебе бумагу.

– Что это за расписка, Владик? – щурясь, спросила тетя Хеба. – О чем она, я без очков не вижу.

– Долговая, – краснея еще больше, сказал дядя Владик и постучал в нашу дверь.

Оказалось, что Пиркиным должны все! Мы со своим румынским гарнитуром, Иваниди – после спасения сына от милиции. Даже дядя Наум – хотя Пиркины ему никогда не занимали – умудрился попасть на довольно приличную сумму.

– Примерно три ящика выпил за их счет, – сказал он, рассматривая цифры на бумаге, – всего три ящика с восемьдесят шестого по девяносто первый. Муратов, скажи мне, зачем людям, уезжающим из Союза, эти рубли в момент, когда Союз рушится?

– Не знаю, – пожал я плечами, пытаясь настроить телевизор дяди Наума.

Ручка переключателя каналов была отломана, и приходилось их перещелкивать плоскогубцами. По экрану шли волны, и телик с шипением показывал то разворошенный муравейник, то косые бегающие линии. Наконец мелькнула картинка, и я застопорил плоскогубцы, прижав их вплотную к надписи «Чайка». Сквозь помехи вырисовывался профиль диктора, словно он вещал не из Останкино, а был посланником инопланетян и продирался через черные дыры, толщи атмосферных слоев и ядерные грибы Семипалатинского полигона с какой-то важной новостью для землян. Профиль мерцал, заикался, затем разделился на части и стал заикаться уже женским голосом.

– Чуть левее поверни, – тяжело сказал дядя Наум, – не могу суть уловить.

Я аккуратно сдвинул плоскогубцы влево, картинка сначала поплыла, смещаясь с центра