Знакомьтесь, Черчилль - Синклер Маккей

возможностей помочь бедным. Это была его тема, и он сказал, что пришлет мне книгу, которая все мне объяснит. И прислал. Это было “Американское предзнаменование” Гарета Гаррета[62], экономиста откровенно правого толка, которого большинство наших презирали за экстремизм».

Надо признать, отчасти это презрение было вполне оправданным: Гаррет, ныне почти забытый журналист/писатель/экономист, был тогда на пике популярности в США. Он писал романы, в которых отважные капиталисты-индивидуалисты выступали против репрессивных махинаций «большого правительства», стремившегося задушить их в честной погоне за прибылью и загнать бизнес под контроль государства. Ли считала все это воплощением самой грубой и безжалостной стороны американской жадности, это было для нее отвратительно и ужасающе.

Черчилль время от времени публично выражал искреннюю озабоченность социальными проблемами и признавал, что некоторые невзгоды народа можно облегчить только при вмешательстве государства. Не будет ли логично предположить, что он прислал Ли эту книгу, чтобы таким образом изысканно поддразнить ее, ведь он отлично понимал, что это вызовет у нее всплеск искреннего возмущения? Мы еще вернемся к Черчиллю и Дженни Ли через несколько десятилетий, в ситуации, когда Дженни — к тому времени уже супруга Бивена — будет озадачена неожиданной чувствительностью Черчилля.

Привет, Черчилль! Пелам Гренвилл Вудхаус, 1929 год

[63]

Это были дни, когда экономическое цунами еще не обрушилось на страну со всей мощью. И все же всеобщие выборы 1929 года отобрали власть у действующего правительства консерваторов. Что касается Черчилля, то он увеличил большинство в своем избирательном округе в Эппинге, но с Даунинг-стрит, 11 его выселили. Это стало началом «диких лет». Черчилль продолжал работать в качестве местного депутата, но до 1939 года, до начала Второй мировой войны, никого поста в правительстве не занимал.

Дикость тех лет была поистине неистовой — тогда Черчилль особенно громко высказывался и по поводу Индии, и по поводу политики умиротворения. Он писал как заведенный, и его литературные экзерсисы даже по форме были почти драматургическими (в чем мы скоро убедимся). Он был твердо уверен, что его голос должны услышать не только в Британии, но и в США. Безусловно, желающих в Америке хватало. Черчилль привлекал внимание и влиятельных фигур, и довольно подозрительных личностей. Однако встречи американцев с известными британскими экспатами не всегда проходили гладко.

«Со временем я пришел к выводу, — сказал плодовитый и чрезвычайно популярный писатель-юморист П. Г. Вудхаус, — что я, должно быть, один из тех бессмысленных типов, которые не производят на смотрящего ни малейшего впечатления». К его товарищу по членству в «Бифштекс-клубе» Уинстону Черчиллю это явно не относилось.

В то счастливое раннее лето своей жизни Вудхаус был в США знаменитостью, даже большей, чем Уинстон Черчилль. Из-за плохого зрения его не призвали на военную службу в Первую мировую войну. Именно в те годы он сделал себе имя благодаря написанию сценариев и текстов песен для легких комических бродвейских мюзиклов, а также своему литературному шедевру — остроумной и эксцентричной серии о потрясающих приключениях молодого аристократа Берти Вустера и его камердинера Реджинальда Дживса. Он воскресил воображаемую старую добрую Англию — беспечные аристократы, не подверженные влиянию времени великолепные резиденции, верные слуги и бесконечная череда искрометных фарсов, — и читатели его за это обожали. Берти Вустер блестяще рассказывал о своих царапинах и ссадинах, но это в основном фарс, как и все, что происходило на экране в комедиях великого американского сценариста и актера Мака Сеннета.

К началу 1930-х Вудхаус даже заключил с голливудской студией Metro-Goldwyn-Mayer (MGM) контракт на написание сценариев. Сотрудничество продлилось недолго: вскоре он дал американской газете интервью, где рассказал об ужасном рэкете в кинобизнесе, вызвав настоящий фурор в индустрии. Даже после этого Вудхаус оставался в кинокругах желанным гостем — как и Уинстон Черчилль.

В 1929 году Вудхаус находился в Калифорнии, и Мэрион Дэвис, очень популярная актриса и продюсер, пригласила его на обед в ресторан «Монмартр» в Санта-Монике. Там присутствовал также медиамагнат (и любовник Дэвис) Уильям Рэндольф Херст. Почетными гостями были Черчилль и его самовлюбленный сын Рэндольф.

Черчилля попросили произнести послеобеденную речь. Он сделал это, а как только закончил, кинопродюсер Луис Майер (из Metro-Goldwyn-Mayer) объявил: «Это была очень хорошая речь. Думаю, нам всем хотелось бы послушать ее еще разок». К величайшему изумлению Черчилля, из кустов вдруг раздался его собственный громкий голос: сработало новейшее оборудование для записи голливудских фильмов.

Как рассказывал потом биограф Вудхауса Роберт Маккрам, за этим последовал эпизод идеального английского замешательства: «В свое время оба знаменитых англичанина уже были представлены друг другу. Но, по-видимому, из-за скопления голливудских звезд и в потрясающем гламуре момента Черчилль не узнал сидящего рядом с ним Вудхауса, который иронично прокомментировал ситуацию… “Кажется… меня уже в седьмой раз знакомят с Черчиллем, и, судя по всему, наша встреча опять стала для него полной неожиданностью”».

Спустя чуть больше десятилетия — уже в отчаянном грохоте страшной войны — Черчилль отлично знал, кто такой П. Г. Вудхаус: это тот англичанин, который ведет идиотские радиопередачи из самого сердца нацистской Германии.

После вторжения Германии во Францию в 1940 году Вудхаус и его жена, проживавшие в Ле-Туке, были интернированы нацистами и год удерживались в плену. Оказавшись на свободе, писатель согласился провести серию легких и — как ему казалось — совсем неполитических радиопередач из Берлина, рассказать о времени, проведенном в плену. Он, видимо, решил, что сухой тон изложения перевесит отвращение слушателей. Как же он ошибался! Проступок писателя был встречен в Британии полным неприятием сограждан, а власти сочли его непростительным.

Несколько лет спустя, в конце 1944 года, союзнические войска освободили Францию, и Вудхаус с женой вернулись туда, но флер подозрений и обвинений в предательстве висел над ними тяжелым облаком. Французские власти арестовали их, вызвав спазм дипломатического раздражения у Черчилля, которого спросили, как с ними поступить.

Он ответил решительно: «Мы бы предпочли больше никогда не слышать о [Вудхаусе]… От его имени здесь несет вонью, но не в тюрьму же его сажать. А раз другого выхода нет, его следует отправить сюда, и если тут против него не будет выдвинуто обвинение, то он сможет жить где-нибудь в уединении… ну, или отправиться в ад… как только проход туда освободится».

Вудхауса выпустили на свободу — насколько нам известно, писатель не жил в уединении и не отправился ад. Они с женой эмигрировали в США, где их приняли с распростертыми объятиями. Многочисленные любители его творчества со временем простили писателя.

А вот отношение Черчилля к Вудхаусу в последующие годы стало еще более неприязненным. «Это один из очень немногих действительно неприятных типов, с которыми я сталкивался в жизни», — писал он. Эту антипатию к писателю разделяли многие британские чиновники высокого ранга, которые блокировали все попытки реабилитировать его.

Любопытно,