Как крестьян делали отсталыми: Сельскохозяйственные кооперативы и аграрный вопрос в России 1861–1914 - Янни Коцонис

заключалось в том, что теперь дворяне получили право брать кредиты в новой Кассе под залог своих земель, а крестьяне по-прежнему вынуждены были делать это под коллективную ответственность. Новое учреждение было призвано работать с двумя различными типами залоговых операций и соответствующими двумя типами клиентов: с одной стороны — с дворянами-землевладельцами, с другой стороны — с крестьянами, независимо от формы землевладения последних[164].

Таким образом, хуторяне и отрубники расценивались правительством, наряду с остальными крестьянами, как землепашцы, а не как свободно владеющие недвижимостью в одном ряду с другими собственниками. Это был, пожалуй, наиболее четко сформулированный на высоком правительственном уровне отказ от взглядов и курса Столыпина на социальную интеграцию. Подобные взгляды возвращали в политическую практику определение крестьянина как представителя обособленного сословия, связанного круговой порукой и не имевшего права земельного залога даже тогда, когда он получал надел в личную собственность. Никаких формальных различий между крестьянами-собственниками и общинниками не было, кроме одного теоретического: собственники признавались обладающими большей экономической устойчивостью и уверенностью в своих силах. «Различие хуторян от крестьян заключается лишь в большей их хозяйственной самодеятельности». Но возврат денег по ссудам в срок обеспечивался и другими членами кооперативов в форме «взаимных ручательств»[165].

И Хрипунов, и его непримиримые оппоненты объясняли свои аргументы необходимостью поддержать и усилить государственную власть посредством реформ кредитной системы, и ни одна из спорящих сторон не придавала исключительного значения «самодеятельности» крестьянства. Разница заключалась в том, как противники понимали характер государственной власти. Хрипунов настаивал на том, что новая система поземельного кредита станет мощным «политическим оружием», которое позволит государству вновь обрести всю силу «непосредственного управления», а также остановит «малодостаточных крестьян», опрометчиво желающих воспользоваться ипотечными кредитами. Это едва ли было идеалом крестьянской самодеятельности и «опоры на свои силы», как определяли суть столыпинской реформы многие ее приверженцы. В то же время это была модель устройства рассредоточенной, но укрепленной и вездесущей государственной власти, которая сама определяла для крестьян и за крестьян параметры участия в кредитных операциях, а также заставляла землепашцев (со всей их собственностью) участвовать в преобразуемой на условиях государственной власти социально-экономической системе. Критики проекта Хрипунова утверждали, что «руководство делами мелкого кредита должно находиться исключительно в руках правительственной власти», а не передаваться кредитным кооперативам, руководствующимся в своих действиях «коммерческими» интересами. Но это предложение не давало землепашцам столь необходимых правил и принципов для повседневной работы и обрекало их на персональный надзор со стороны некрестьян[166].

Если взглянуть на эти планы под иным углом зрения, обе стороны признали неспособность крестьян самостоятельно вести свои дела даже в качестве членов кооперативных учреждений. В записке Хрипунова неустанно повторяется, что государственный контроль посредством финансируемого казной кредита необходим, ибо деревня невежественна и бедна инициативными и общественноактивными элементами. Если кооперативы западного типа и европейские правила определения кредитоспособности должны переноситься в Россию, они обязаны быть наилучшим образом приспособлены к специфическим русским условиям: «Одно дело сооружать здание парламента в европейской столице, а другое — сельскую хату в нашей деревенской глуши». Русские крестьяне, по мнению автора записки, без должного государственного контроля быстро станут жертвами ограниченного круга удачливых и богатых домохозяев, ростовщиков и кулаков[167]. Решение проблемы крестьянской «малодостаточности» Хрипунов видел не в предоставлении землепашцам свободы действий, а в усилении государственного контроля, в стремлении заставить крестьян участвовать в новых кредитных операциях со всем своим имуществом. Те, кто отклонил призыв Хрипунова реформировать кредитную систему, предложили другой путь повышения авторитета государственной власти в деревне, но исходили они из той же посылки: пока крестьяне «слабы», им нельзя позволить рисковать своей собственностью и подвергать их «хищнической эксплуатации» со стороны местных богатеев, которые не замедлят использовать кооперативы и экономические рычаги, предоставляемые свободным земельным кредитом, в своих интересах. Пусть лучше землепашцы будут защищены своей сословной обособленностью, при этом постоянно находясь под присмотром благожелательных представителей государственной власти[168].

2. Профессиональные кадры и вопрос о собственности

Собственность может показаться идеологической абстракцией, когда проблемы, с ней связанные, обсуждаются на правительственном уровне; но для инспекторов, обеспечивавших управляемость системы кооперативного кредита, вопрос о собственности имел ближайшее практическое значение. Положение 1904 г. предписывало Государственному банку учредить Управление по делам мелкого кредита и набрать штат бухгалтеров, конторщиков, экономистов и агрономов, которым, помимо выполнения прочих обязанностей, предстояло выступить в роли инспекторов при губернских и областных отделениях банка. К 1913 г. данная инспекция насчитывала уже 500 местных агентов, и их число продолжало расти[169]. Инспекторы имели широкие полномочия: утверждать получение ссуд или аннулировать их, удалять неугодных членов из составов кооперативных правлений, назначать перевыборы правлений, открывать и закры-ватькооперативные учреждения по собственному усмотрению, пусть и с некоторыми оговорками. Однако они не обладали достаточной властью, чтобы лишать членов кооперативов их движимого и недвижимого имущества.

Когда в 1907 г. кооперативные инспекторы собрались на свой первый съезд, между ними разгорелись жаркие споры о практической и идеологической значимости понятия собственности и его влиянии на профессиональные полномочия и эффективность работы самих инспекторов. Что еще более важно, спор шел и о системе, которую они представляли в деревне и которую, по ожиданиям правительства, должны были донести до крестьян. Дискуссия была начата инспектором при Самарском отделении Государственного банка А.К. Петропавловым. Он заявил, что правительство именно кооперативам предоставило основную роль в распространении кредита, но не обозначило критериев, по которым можно определять, кто именно этого кредита достоин, а также не определило конкретного механизма возвращения кредитов. Положение 1904 г. предусматривало использование для этих целей только круговой поруки; этот механизм продолжал применяться даже после того, как коллективная ответственность в качестве средства для сбора налогов была отменена правительством. Крестьяне легко превратили круговую поруку при возврате ссуд в коллективный отказ отдавать их, поскольку каждый член кооператива перекладывал всю ответственность на коллектив в целом. Коллективная ответственность использовалась также и как основной критерий для распределения ссудных капиталов между членами товарищества. При этом крестьяне понимали равную коллективную ответственность как равное для всех поголовно получение кредита: «Мотивы, которые приводятся в таких случаях, хорошо известны, но главнейшие из них таковы: если платить [ссуды членам кооператива. — Я.К.], то платить всем; если не платить, то не платить никому; зачем буду платить я [ссуду кооперативу. — Я.К.], когда мои — один или несколько — товарищей не платят; если я заплачу, а мой товарищ не заплатит, мне же за него придется платить по круговой поруке, так лучше никому не платить»[170]. Последовавшие вскоре «повальные» банкротства были всего лишь признаком четкой работы существовавшей системы законодательства,