«Верный Вам Рамзай». Рихард Зорге и советская военная разведка в Японии. 1933–1938 годы. Книга 3 - Михаил Николаевич Алексеев

У меня были также надежные источники по получению информации устным путем: из парламента, от правительства и из государственных учреждений. Но все это было напрасно.

Новые планы:

Я следующим образом представляла себе ближайшее будущее:

Я остаюсь некоторое время в той самой квартире, которая создала мне общество и безопасность, затем я сниму отдельный дом, где смогу встречаться со всевозможными людьми.

В своем сообщении я уже писала об одном итальянском шпионе (Маррас – _______). Это был серьезный и умный пожилой человек, который имел большой опыт в своей профессии. Он рассказывал мне о своей деятельности. Большей частью он работал в средиземноморских странах, в Египте и Аравии. Два раза он приезжал с итальянским пароходом в Одессу… Именно он рассказал мне, что пароходная кампания „Ллойд Триестино“ посылает в скором времени в Японию свои пароходы и в связи с этим он также отправится в Японию, чтобы остаться там.

Конечно, он никакого отношения не имеет к этим пароходам, но кампания „Ллойд Триестино“ служит ему обычно прикрытием. Я встретила его только в пароходе и, само собой разумеется, я не сказала ему о себе ни одного слова. Но он умный человек, и я заметила, как много понимает он в людях, окружающих его.

Я была уверен, что, если он направляется в Японию, и если я не смогу наладить хорошую связь, то от него я сумею получить все, что у него есть. Итальянцы (имеют) хороший старый аппарат в Японии и Маррас будет там начальником. И в самом деле, в августе я прочитала в японских газетах, что с нового года в Иокагаме открывается (филиал) „Ллойд Триестино“ и что итальянские суда будут регулярно приходить в Японию. Это было в точности то, что он передал в августе прошлого года.

Как только эта новая перспектива показалась мне надежной, я была отозвана домой, и моя десятимесячная работа потеряла свою цену.

В заключение.

Само собой понятно, что моя ежедневная разведывательная деятельность также оказывалась бесполезной, потому что, как я уже упоминала, тов. Р. никогда не интересовался выслушать то, что я рассказывала, несмотря на то, что я знала важные вещи. Об общей мобилизации я получила информацию еще в январе, о конфликте в правительстве я также знал и о разногласиях внутри высшего руководства флота и армии я имел сведения весной. Руководство флота решительно выступало против пакта с Гитлером и желало сближения с Англией. Этот большой спорный вопрос обсуждался самим императором. Он назначил принца Канойа (Коноэ. – М.А.) премьер-министром, были проведены новые выборы парламента, армия одержала верх над флотом, и мобилизация была проведена планомерно.

Однако я хотела писать лишь о своих затруднениях, а не о старых вещах, касавшихся японского правительства.

Следовательно, я не могла реализовать то, что я знала. Советов я никогда не получала от Р., и мои вопросы всегда оставались без ответов. Теперь я узнала, что мои письма также не доходили, и мой начальник здесь убедился, что сохранить регулярную связь со мной было трудно. Однако фактом является то, что Р. в 15 минут мог достигнуть меня без затруднений и без риска.

Это правда, что однажды он мимоходом спросил меня, не желаю я (встретиться) с одним молодым человеком. Я ответила, что в той квартире, в которой я живу сейчас, я не могу встречаться со студентами или кем бы то ни было, и что в таком случае я должна сейчас же обменять квартиру. Он только сказал: „Нет, нет. Оставайся только там“. Что меня возмущает, так это то, что он также не сказал мне, что этот вопрос идет из-за дома. Если бы я это знала, то я сейчас же оставила бы эту квартиру и нанял бы подходящий дом…

В случае, если я действительно отстранена от работы, я ничего не скажу на это, но мне это ужасно больно. Для того, чтобы успокоить свое сердце я очень хотела бы, если возможно, узнать действительные причины увольнения.

С коммунистическим приветом – подпись.

17.12.37».

О том, что Куусинен была совсем далека от понимания сути разведывательной деятельности, наиболее выпукло свидетельствуют сами ее рассуждения: «Моя квартира помещалась против генштаба, что давало мне возможность делать много наблюдений: через свое окно я могла считать всех солдат, которых они отправляли на войну, могла даже фотографировать любого из этих солдат». Вместе с тем такое место проживания могло дать много, если бы в Центре нашли нужным ее проинструктировать и если бы Зорге смог уделить этому внимание. Проживая напротив генерального штаба, Куусинен могла докладывать об изменении характера деятельности сотрудников штаба, что могло позволить прийти к обоснованным выводам о подготовке (или начале) все той же мобилизации.

Легализационная деятельность «Ингрид» представляет несомненный интерес и заслуживает положительной оценки. Приобретенное ею общественное положение, развитие интересных связей и знакомств создавали предпосылки для успешного развертывания основной – вербовочной – деятельности. Хотя утверждать, что такие вербовки последуют, нет никаких оснований. Более того, среди окружения Куусинен могли быть и подставы японской контрразведки.

Занимая особое место в резидентуре «Рамзая», «Ингрид» была для него «инородным телом». Описывая в докладе встречи и взаимоотношения с Зорге, она выражает недоумение и неудовлетворенность. Отношение «Рамзая», вызывавшее у «Ингрид» недоумение, нетрудно объяснить: в 1936 году Зорге имел вполне оформившуюся разведывательную организацию, две японские группы и германских «друзей» из посольства. Обработка получаемых материалов, шифровка, официальная журналистская деятельность и работа для германского посольства – все это создавало серьезную нагрузку, с которой «Рамзай» едва справлялся. Об этом он неоднократно писал в Центр, прося дать ему помощника. Вместо этого к нему присылают «Ингрид», предлагая ему руководить ею, хотя практические возможности для такого руководства были весьма ограничены, учитывая специфику связей «Ингрид»; ему предлагают ежемесячно встречаться с ней, хотя эти встречи, мало совместимые с официальным положением и «Рамзая» и «Ингрид», создают неоправданный риск для обоих. Сведения «Ингрид», получаемые из случайных источников, не представляют интереса для «Рамзая», имеющего систематически поступающую информацию.

Распоряжение Центра о встречах с «Ингрид» и руководстве ее деятельностью он выполняет формально, чувствуя никчемность этой связи и расценивая ввод Куусинен в резидентуру как одно из проявлений непродуманности и непоследовательности решений Центра.

Уиллоуби приводит следующие высказывания Зорге, изложенные в его показаниях: «Женщины абсолютно непригодны для агентурно-разведывательной работы. Они не имеют никакого понятия о политических и других подобных делах, и я никогда не получал от них удовлетворительной информации.

Поскольку они были бесполезны для меня, я не использовал их в своей