Закат и падение Римской империи - Эдвард Гиббон

позорная смерть доставила приятное зрелище друзьям Стилихона. После удаления Олимпия, отличавшегося сильным религиозным фанатизмом, язычники и еретики избавились от бестактного закона, устранявшего их от государственных должностей. Храбрый Генерид, который был родом варвар и держался религии своих предков, был вынужден снять с себя воинскую перевязь, и, хотя сам император неоднократно уверял его, что под тот закон не подходят люди его звания и с его достоинствами, он не захотел воспользоваться сделанным в его пользу изъятием и оставался в немилости до тех пор, пока не добился от доведенного до крайности римского правительства общей меры, удовлетворявшей требованиям справедливости. Когда он снова был назначен главным начальником войск в Далмации, Паннонии, Норике и Реции, под его управлением будто снова ожили и дисциплина, и дух республики. Его войска, привыкшие к праздности и к нужде, снова принялись за военные упражнения и стали получать достаточное содержание, а его личная щедрость нередко доставляла средства для наград, в которых отказывала жадность или бедность равеннского двора. Храбрость Генерида, наводившая страх на соседних варваров, была самым надежным оплотом иллирийской границы, а его бдительная заботливость доставила империи подкрепление из десяти тысяч гуннов, которые прибыли к границам Италии с таким запасом съестных припасов и с такими стадами овец и волов, которых было бы достаточно не только на время похода, но и для заведения колонии. Но двор Гонория и высшие правительственные сферы были по-прежнему сценой бессилия и раздоров, лихоимства и анархии. По внушению префекта Иовия гвардейцы взбунтовались и потребовали казни двух военачальников и двух главных евнухов. Первые, положившиеся на вероломное обещание, что их жизнь находится вне всякой опасности, были посажены на корабль и тайным образом умерщвлены, а наказание евнухов благодаря милостивому к ним расположению императора ограничилось их безопасной ссылкой в Милан и в Константинополь. Евнух Евсевий и варвар Аллобих вступили в заведование императорской опочивальней и в командование гвардией, а взаимная зависть этих двух второстепенных должностных лиц сделалась причиной гибели и того и другого.

По приказанию комита дворцовой стражи главный камергер был забит до смерти палками в присутствии удивленного императора, а когда Аллобих был вскоре вслед за тем умерщвлен во время публичной процессии, Гонорий в первый раз в своей жизни выказал некоторые признаки мужества и гнева. Однако перед своим падением Евсевий и Аллобих имели свою долю участия в разрушении империи, так как противились заключению договора, о котором Иовий — из личных, а может быть, из преступных расчетов — вел переговоры с Аларихом на свидании под стенами Римини. В отсутствие Иовия императора уговорили принять надменный тон непоколебимого мужества, который не соответствовал ни его положению, ни его характеру, и подписанное именем Гонория письмо было немедленно отправлено к преторианскому префекту с дозволением свободно располагать средствами государственной казны, но с решительным запрещением унижать военное достоинство Рима перед надменными требованиями варвара. Содержание этого письма было по неосмотрительности сообщено Алариху, и готский царь, державший себя во время переговоров сдержанно и прилично, высказал в самых оскорбительных выражениях свое негодование против тех, кто без всякой причины оскорблял и его самого, и его нацию. Происходившие в Римини переговоры были тотчас прерваны, а префект Иовий по возвращении в Равенну был вынужден одобрять и даже поддерживать господствовавшие при дворе мнения. По его совету и по его примеру главные гражданские и военные сановники должны были приносить клятву, что при каких бы то ни было обстоятельствах и при каких бы то ни было предложениях они будут вести постоянную и непримиримую войну против врага республики. Это опрометчивое обязательство сделалось непреодолимой преградой для каких бы то ни было новых переговоров.

Вторая осада Рима готами в 409 году. В то время как император и его двор наслаждались с упорным высокомерием безопасностью, которую доставляли им равеннские болота и укрепления, они оставляли Рим почти совершенно беззащитным перед разгневанным Аларихом. Однако он все еще обнаруживал такую искреннюю или притворную умеренность, что в то время, как подвигался со своей армией по Фламиниевой дороге, посылал одного вслед за другим епископов с новыми мирными предложениями и умолял императора спасти столицу от огня и меча варваров. Впрочем, это неминуемое общественное бедствие было предотвращено не мудростью Гонория, а благоразумием или человеколюбием готского царя, который прибегнул к более мягкому, хотя и одинаково успешному способу завоевания. Вместо того чтобы нападать на столицу, он направил свои усилия на порт Остию, где африканский зерновой хлеб складывался в обширные магазины для прокормления столичного населения. Лишь только Аларих овладел этим важным пунктом, он потребовал от столицы безусловной сдачи и подкрепил свое требование положительным заявлением, что в случае отказа или даже замедления немедленно будут уничтожены запасы, от которых зависит жизнь римского населения. Гордость сенаторов должна была смириться перед воплями населения и перед страхом голода; они без сопротивления согласились на предложение посадить нового императора на престол недостойного Гонория, а выбор готского завоевателя облек в порфиру городского префекта Аттала. Признательный монарх немедленно назначил своего покровителя главным начальником западных армий; Атаульфу, возведенному в звание комита дворцовой стражи, было поручено охранять особу Аттала, и два враждебных народа, по-видимому, соединились самыми тесными узами дружбы и союзничества.

Аттал провозглашен императором готами и римлянами в 410 году. Городские ворота отворились, и новый римский император, окруженный со всех сторон отрядом готов, направился с шумной торжественностью во дворец Августа и Траяна. Распределив между своими любимцами и приверженцами гражданские и военные должности, Аттал созвал сенат и объявил ему в пышной и цветистой речи о своей решимости восстановить величие республики и снова присоединить к империи Египет и восточные провинции, когда-то признававшие над собой верховную власть Рима. Эти нелепые обещания внушали всякому благоразумному гражданину основательное презрение к личности узурпатора, который не обнаружил никаких воинских дарований и возвышение которого было самой глубокой и самой позорной раной, какую когда-либо наносила республике дерзость варваров.

Но чернь со своим обычным легкомыслием радовалась перемене повелителя. Общее неудовольствие было благоприятно для Гонориева соперника, и те сектанты, которые были угнетены притеснительными императорскими эдиктами, ожидали некоторой поддержки или по меньшей мере терпимости со стороны такого монарха, который был воспитан на своей родине в Ионии в языческих суевериях и впоследствии получил таинство крещения из рук арианского епископа. Первые дни царствования Аттала были ясны и счастливы. Доверенное лицо было послано с незначительным отрядом войск в Африку, чтобы увериться в покорности этой провинции; бóльшая часть Италии преклонилась из страха перед могуществом готов. Аларих во главе сильной армии довел своего царственного пленника