Эзотерическое подполье Британии. Как Coil, Current 93, Nurse With Wound и другие гениальные сумасброды перепридумали музыку - Дэвид Кинан

Ознакомительный фрагментMarionettes» она выступает в роли инициатрикс: вместе с Мэтью Бауэром из Pure, Skullflower, Total и Sunroof она подвергает юного Джонатана Пеппе унижению и генитальным пыткам с целью привести его к духовному и психологическому катарсису. Или, быть может, просто ради его мазохистского удовольствия.

В документальном фильме Донна Пеннебейкера о Бобе Дилане «Don’t Look Back» есть грандиозный момент: Дилан громит журналиста Time Хораса Джадсона за то, что медиа, на его взгляд, отворачиваются от реальности и не желают печатать «правду», «неотретушированную картинку» – например «бродягу, которого тошнит в канаву». Ровно этим и занимаются Whitehouse.

Интересно сопоставить реакции других музыкантов и художников на геноцид и массовые убийства, на ужасы XX века. Возьмите, к примеру, известную самобичеваниями леволиберальную канадскую построк-группу Godspeed You! Black Emperor. На их записи 2012 года Allelujah! Don’t Bend! Ascend! есть 18-минутная композиция под названием «Mladiç», что должно отсылать к Ратко Младичу, военачальнику боснийских сербов, обвиненному в геноциде и преступлениях против человечности. Музыка Godspeed You! Black Emperor носит эпический, кинематографичный характер, с разбухшими от драмы гитарами и качающим ритмом, а также смутно отсылающей к Балканам мелодией – на тот случай, чтобы до вас точно дошло. Это джеймсбондизация ужаса, голливудизация террора, эстетизация страдания. Почему же люди не возмущены? Когда я брал интервью у группы в 1998 году для журнала The Wire, они безо всякой иронии описывали концертные залы как лагеря смерти. Разница в восприятии Buchenwald и «Mladiç» демонстрирует, какую завораживающую силу контекст – или его отсутствие – имеет над содержанием. Если GY!BE хотят быть верными себе, выйти за пределы развлечения и стать тревожным набатом или же поминками по жертвам «системы», к чему, как кажется, они стремятся, то почему же выбранная музыкальная форма не отражает это в той же степени, что их риторика? Почему она не такая же страшная, опасная, яростная и сложная, как тема композиции?

Индастриал и нойз в лучших своих проявлениях носят искупительный характер. Они отражают наше неуклонное сползание во тьму эволюционного прошлого, тьму наших слепых сексуальных желаний, тьму потаенных страхов и кошмаров, мелкое и отвратительное насилие нашей ежедневной жизни – и пытаются прийти к какому-то соглашению с ними, не отрицая и не купируя их. Возвращаясь к ранее упоминавшейся статье о цензуре: нам нужна форма искусства, равнодушная к жизни; форма искусства, которая утверждает отрицание; форма искусства, которая в своем отказе от либерального благочестия и банальности, от того, что «хорошо», а что «плохо», позволит пройти через сердце тьмы с помощью оргии, полной секса и насилия; ведь оргия в первоначальном значении – это ритуал инициации. И как в мифе, в котором Иштар, богиню красоты, любви, войны и секса, удалось вернуть из подземного мира, возможно, и мы, люди, сможем спасти искру прекрасного, искру надежды и бесстрашия из темных уголков наших душ.

Визит в Царство кошек, или Кэтленд

Быть чужим, быть изгоем – это знак христианского смирения.

Сёрен Кьеркегор

Ибо я о коте своем нынче хочу поразмыслить.

Ибо с первым лучом Божьей славы, зари, он по-своему молится Богу.

Кристофер Смарт[9]

Цель – в каждом глазу котенка.

Луис Уэйн[10]

Первыми, кого в 1993 году Дэвид Тибет принес в свой новый дом на северо-востоке Лондона, были две рыжие полосатые кошки Мао и Рао. Вечерами он сидел у окна в кабинете на первом этаже и смотрел, как они обходят задний двор и ограду, за которой виднелись болота, водохранилище, а дальше – лондонский Сити. Кошки были «духами, детьми, ангелами», и под влиянием рисовавшего кошек художника Луиса Уэйна, закончившего жизнь в сумасшедшем доме, Тибет начал создавать первые робкие наброски пастелью. Сверкающие вспышки зигзагообразных психотических мазков, они были попыткой передать кошачью лунную магию. После выхода в предыдущем году апокалиптического альбома Current 93 Thunder Perfect Mind Тибет и его подруга Дженис Ахмед, или мисс Кэт (а согласно планетам – Морская Звезда), отправились в Малайзию, где он родился и где, по удивительному совпадению, жила ее семья.

Тибет вернулся туда впервые с тех пор, как ему исполнилось 14 и он с родителями переехал в Англию. Вместе с Дженис они отправились на север в Ипох, один из местных центров добычи олова, где работал его отец, а затем в Бату Гаджа (Каменный слон), чтобы увидеть бывшую конюшню, в которой 5 марта 1960 года родился он, Дэвид Майкл Бантинг. «Иначе и быть не могло, – часто шутил Тибет. – Я любил Малайзию, – вспоминал он, когда мы впервые беседовали в августе 1997-го. – Действительно любил. Мое детство было практически идеальным, я очень по нему скучаю. Я часто вижу сны о Малайзии, она всегда отзывается эхом в моей душе. Чем старше я становлюсь, тем чаще думаю, лежа в постели, что дождь за окном звучит так, словно близится муссон».

Дэвид Тибет и котик

Тибет рано увлекся религией. Ребенком он регулярно посещал разбросанные по всему региону буддийские, даосские и индуистские храмы; в 1992 году большую часть поездки они с Кэт провели, разъезжая по этим святым местам. В Куала-Лумпуре его особенно впечатлило соломенное чучело Ву-Чанг Куэя, «высокого демона» с жутким вытянутым языком. Он хотел взять его домой, но тогда пришлось бы таскать чучело с собой до конца поездки. Поэтому они удовлетворились купленными на уличном развале непальскими четками в форме черепов. Взяв такси, Тибет привез Кэт к заброшенному особняку, прозванному «Безумие Келли», где в детстве впервые увидел призраков.

В Куала-Лумпуре, где в 1968 году родился младший брат Тибета Кристиан, они остановились в пригородной квартире отца Кэт и посетили дом ее дедушки с бабушкой – огромное поместье в китайском стиле, превратившееся в руины после того, как семья лишилась своего состояния из-за афер дяди. «Тетя была вынуждена переехать из-за того, что ее муж потерял много денег, – позже объясняла Кэт. – Она отдала дедушке персидских кошек, чтобы тот за ними присматривал. Прислуги у них не было, бабушка едва ходила, дед занимался своими делами, а кошек поселили на чердаке, где они перебивались объедками, которые им иногда приносили. Одна была беременна и родила; когда нас позвали подняться и проведать их, мы обнаружили несколько миниатюрных скелетиков. Взрослых кошек там не было. Думаю, к тому моменту они давным-давно сбежали. Скелеты лежали на бетоне, по крошечным выцветшим костям ползали муравьи. Я пыталась убедить Дэвида, что котята были мертворожденными, но мы так и не смогли избавиться от мысли, что они умерли от голода или были съедены заживо насекомыми». Когда пара спустилась на обед, в курином супе плавали муравьи.

Сирил Бантинг, отец Дэвида

В городе витал запах нарезанных бананов, поджаренных с маслом чили и острым арахисом, напоминавший Тибету о том, как он со своим отцом Сирилом ходил в ближайший кинотеатр, чтобы посмотреть новый болливудский фильм, закусывая банановыми чипсами из бумажных пакетиков. Экран окружали субтитры: английские бежали снизу, а малайские и китайские – по бокам. Рядом стоял храм, откуда в течение всего фильма доносился колокольный звон. С тех пор Тибет и его отец больше никогда не бывали так близки. «Я никогда не знал его по-настоящему, – вздыхает он. – Мы не слишком часто общались. Только я начал осознавать такие вещи, как меня отправили в царство педерастии и содомии – в британскую подготовительную школу». Однако в 2000 году в альбоме Current 93 Sleep Has His House, посвященном отцу, Тибет пел, что в нем есть кое-что от него: умение держать язык за зубами в сочетании с привычкой уходить в себя в случае разочарования или несчастья. Если беспощадно-саркастическое чувство юмора и общительность Тибет унаследовал от матери, Оливии Синтии Джонсон, то отцовское наследие гарантировало, что он никогда не станет особенно делиться собой с кем бы то ни было. Перечисление деталей жизни отца в заглавной песне альбома принимает форму литургии в память о человеке, которого Тибет так никогда толком и не узнал: «Все твои поля, все твои тела, все твои радости, все твои страны…»

Дэвид с братом Кристианом на отцовском мотоцикле Triumph 1917 года. Ипох, Малайзия

«Папа и мама Дэвида – совершенно нормальные, приземленные люди, – утверждает Кэт. – Его отец был очень мил. Так как у меня не было родителей, их я воспринимала как приемную семью. Папа и мама всегда относились к Тибету с большим теплом и поддержкой. Они большие оптимисты. Мама Дэвида посещала его концерты и прошла через все его увлечение оккультизмом, случившееся еще до нашей встречи. Возможно,