Будьте светлы духом (Воспоминания о В. В. Розанове) - Татьяна Васильевна Розанова

борьба получила незамедлительный отклик: возник разговор между писателем и читателями о браке и разводе. Сотни читателей и читательниц, горькая судьба которых была столь сходной с судьбой его семьи, писали в редакцию газеты, прямо Розанову. И Розанов публиковал их письма в газете; в журналах, отвечал им и помещал в книгах переписку не только с знаменитыми современниками, но и с малознакомыми и вовсе неведомыми душами, обожженными в жизненном пожаре. Известность Розанова в начале века становится поистине всероссийской. В своей одинокой борьбе он затронул не только законы империи и уставы консистории — он кропотливо изучал состояние семьи в древнем мире, главным образом на Востоке, сравнивал с положением семьи христианской и приходил к неутешительным выводам. Пол, находивший освящение в дохристианских культах, семья, покоившаяся на твердом основании в заповеди о святости размножения — пережили свой цветущий период. После победы христианства — пол как бы попадает под проклятие, семья у европейских народов начинает неуклонно умаляться. Теплота, душевность, связь между родителями и детьми постепенно исчезают из семьи, и европейская семья все больше приобретает характер формального договора, в современном браке, по Розанову, утрачено ощущение тайны и таинства, и супруги уже не чувствуют себя тайнотворцами. Из такого фактического состояния Розанов сделал далеко идущие выводы: христианство прокляло пол, умалило брак по сравнению с девством, поставило монашество над семьей. Все законы и правила о браке и разводе в христианском мире были выработаны в веках монахами, отрешившимися от семьи, от ее нужд и забот, от рождающего человечества. Так последовательно, шаг за шагом, выступая сначала против законов и правил о браке и разводе, Розанов повел борьбу с учением Церкви, с христианством, он стал антагонистом Христа.

Летопись этой борьбы, ее патетика, взлеты и падения запечатлены в книгах Розанова «Религия и культура» (1898, 1901), «В мире неясного и нерешенного» (1901, 1904), «Семейный вопрос в России» (т. 1–2, 1903), «Около церковных стен» (т. 1–2, 1906), «Темный лик» (1911), «Люди лунного света» (1911), в многочисленных статьях, рассеянных в газетах и журналах.

Недавние друзья, писатели консервативного направления, С. Ф. Шарапов, С. А. Рачинский враждебно восприняли розановские статьи о поле и браке, в полемике против Розанова выступили профессора духовных академий и священники на страницах церковных изданий и в заседаниях СПБ религиозно-философского общества (1901–1903). Розанова обвиняли в отступлении от христианства, в бунте против Христа. Его новым друзьям — сотрудникам журнала «Мир искусства» и участникам символического движения Д. Мережковскому, 3. Гиппиус, Н. Минскому, Д. Философову импонировала розановская критика исторического христианства. Д. Мережковский назвал Розанова «мыслителем самородным, первозданным в антихристианской сущности, явлением более грозным для Церкви, чем Лев Толстой» и вместе с тем предтечей нового религиозного сознания [7].

Известность, литературная слава, более твердое материальное положение семьи не принесли радость и успокоение измученной душе писателя — годами в ней жила непрерывная боль. О неутихающей боли, сомнениях и смертной тревоге Розанов доверительно рассказал на страницах замечательной книги-исповеди «Уединенное» (СПБ, 1912) и в «Опавших листьях» (кор. I — И, СПБ, 1913–1915). Рассказал с поразительной искренностью об утешении, которое находил в семье; ее столпом, нравственной опорой была Варвара Дмитриевна, но он не мог назвать ее женой и потому называл Другом. Семья была для Василия Васильевича «малым храмом бытия», а любимицей его была дочь Таня. Родители любили Таню особенной любовью, может быть потому, что она рано повзрослела, быстро проникла, погрузилась в трагическую атмосферу розановского дома.

«В рубашонке, запахивая серый (темно-серый) халат, Таня быстрым, торопящимся шагом подходит к письменному столу. Я еще не поднял головы от бумаг, как обе ее руки уже обвиты кругом шеи, и она целует в голову, прощаясь:

— Прощай, папушок… Как я люблю слушать из-за стены, как ты тут копаешься, точно мышка, в бумагах…

И смеется, и на глазах всегда блестит взволнованная слеза. Слеза всегда готова у ней показаться в ресницах, как у нашей мамы.

И душа ее, и лицо, и фигура похожи на маму, только миньятюрнее.

Я подниму голову и поцелую смеющуюся щечку. Она всегда в улыбке, между улыбкой и слезой.

Вся чиста как Ангел небесный, и у нее вовсе нет мутной воды. Как и вовсе нет озорства. Озорства нет от того, что мы с мамой знаем, что она много потихоньку плакала, ибо много себя ограничивала, много сдерживала, много работала над собой и себя воспитывала. Никому не говоря». [8]

Сестры Тани — Вера, Варя, Надя и брат Вася замечали особенное отношение родителей к старшей дочери, не хотели с ним примириться, бунтовали, когда Таня старалась приучать младших к порядку, следила за чистотой. Надежда Васильевна Розанова вспоминает: «Таня — любимица папы и мамы, — у нее отдельная комната, которую мама всю неделю держит запертой на ключ (до ее приезда из школы Левицкой, в субботу), чтобы мы, дети, туда не забрались и не навели бы ей беспорядка, — и мама к ее приезду ставит в вазочку живые цветы… Таня никогда не шалит, всегда о чем-то советуется с мамой, и к нам, детям, относится, как к неодушевленным предметам, то целует, тискает и поет при этом глупую песенку своего сочинения: „Что бывает лучше, как пороть детей!“, а то вдруг заволнуется, накричит и велит наказать. За это мы на нее злимся и ее боимся больше мамы и папы. Они все сделают так, как Таня скажет… Кроме того, она помешана на чистоте, не доверяет никому и присутствует за нашим вечерним умыванием. Когда мы размещаемся в кроватях, Таня быстро обегает нас всех, тормоша, покрывая короткими, частыми поцелуями наши головы, спины, ноги, среди запыхания, и смеха, от чего мы всячески стараемся освободиться. Но, внезапно обеспокоившись, она откидывает одеяло и тут обнаруживает наши грязные пятки! Она всплескивает руками и испускает крик ужаса! „Вы совершенные дикари, — кричит она пронзительным голосом, — вы определенные дикари, и вас следует отдать в воспитательный дом“. И как мы ни убеждаем ее, что это природный цвет нашей кожи, Таня уже несет таз с губкой и с остервенением принимается за мытье. А то поймает, посадит рядом и тут сразу вынимает шпильку и начинается пытка — чистка ушей! Как она нас донимала!» (Неизданные воспоминания).

26 августа 1910 г. семью Розанова постигло несчастье — тяжело заболела Варвара Дмитриевна, частично парализованная, она временно потеряла речь. Все произошло после переезда на новую квартиру на Звенигородской улице (дом 18). Больную из столовой принесли на балкон; растерянные дети сбились в кучу.

«Когда я приоткрыла дверь в одну из комнат, —