Автобиография одной итальянской семьи - Санто Версаче

Гей или не гей, но Джанни Версаче заслужил прощание, достойное всей его жизни, рядом со своим спутником Антонио Д’Амико, в окружении родных, друзей и огромного содружества мира высокой моды, где его обожали как прекрасного стилиста и замечательного человека.

Мы добились разрешения почтить его память и отслужить мессу в Миланском соборе благодаря Габриэле Альбертини, избранного мэром Милана два месяца назад. Он взял на себя переговоры с Курией, которая дала свое согласие.

В этот день все модные магазины знаменитого «Миланского четырехугольника» были закрыты в знак траура. Мы отвезли прах Джанни на озеро Комо. Он очень любил это место, куда мы столько раз приезжали все вместе, счастливые и дружные. Мы, его братья с семьями, мой отец и кузина Нора из Реджо-Калабрии, друг Джанни и множество тех, с кем ему надо было обсудить вопросы общей работы. Приезжали и знаменитости. Джанни умел собрать вокруг себя совершенно разных людей. Он общался со всеми, и ему все было интересно. Меня никогда не удивляло, что многие крупные артисты, музыканты и те, кого называют элитой общества, считали его своим другом. И это была настоящая дружба, а не просто светские знакомства.

Одним из образов того дня, навсегда врезавшимся в память, было убитое горем лицо Элтона Джона. Слева его обнимал и поддерживал Дэвид Фёрниш, а справа с материнской нежностью поглаживала его руку леди Диана.

* * *

Они с Дианой вошли в жизнь друг друга несколько лет назад, когда она рассталась с принцем Чарльзом и могла позволить себе отойти от правил, которые предписывали ей носить одежду только британских стилистов. Анна Харви, тогда вице-директор филиала журнала «Вог» в Великобритании, связала нас с ней, и с этого момента у нас на виа Джезу в Милане имелся специально изготовленный манекен по ее размерам. Мы посылали закройщиков в Кенсингтонский дворец, в ее резиденцию. Для последней доводки в Лондон вместе с двумя портнихами отправлялась Франка Бьяджини, мастерица высочайшего класса. Несколько раз Джанни ездил сам. С принцессой у него складывались отношения взаимоуважения и поддержки. Для него одевать женщину, которую фотографируют чаще всех в мире, стало чем-то вроде обретения Святого Грааля славы. А для нее прославлять красоту его творений означало объявить всему миру, что она обрела свободу.

Для леди Ди прославлять красоту творений Джанни означало объявить всему миру, что она обрела свободу.

В их отношениях был один критический момент, связанный с выходом нашей книги «Рок и аристократия» («Rock and Royalty»)[4] с фотографиями английской королевской семьи, чередующимися со снимками таких великих мастеров, как Ричард Аведон и Ирвинг Пен[5]. Диана написала предисловие, однако потом, поскольку в книге содержались изображения, которые могли быть расценены как скандальные и вызвать полемику с Виндзорским дворцом, забрала его обратно. В конце концов от текста осталась всего одна фраза, и инцидент кончился ничем. Диана всегда была под прицелом желтой прессы, и окружавшая ее атмосфера вечной необходимости отбиваться от посторонних суждений ее пугала. Но она не прервала отношений ни с Джанни, ни с королевским домом. И доказательство тому – ее приезд в Милан, сначала в домашний траурный зал, а потом и в Дуомо на мессу.

Чуть больше месяца спустя и она покинула этот мир. В то проклятое лето рушились целые миры, и не только наш.

В известном смысле, в эти несколько месяцев вдруг, раньше назначенного срока, закончились девяностые годы. Завершилась целая эпоха, в которой мода Джанни оставила неизгладимый след.

2

«Sugnu papa e papìu». Дословный перевод с калабрийского диалекта: «Я папа, и я папствую».

Перевод с нашего семейного диалекта: «Командую здесь я».

Эту фразу часто произносила моя мама Франческа, для всех Франка.

Это утверждение и шутливым-то нельзя было назвать, настолько оно соответствовало истине: маму все мы слушались беспрекословно.

Женщина сильнейшего характера, она воспитывала нас скорее влиянием, укореняя в нашем сознании преданность работе и своим жестким установкам. Ее отец, Джованни Оландезе, от которого моему брату Джанни досталось имя, был сапожником.

Анархист по складу ума, он вечно организовывал какие-то манифестации, распространял листовки, а в юности попал на полтора года на галеры за то, что освистал знаменитого генерала Морра, который прославился жестоким подавлением волнений, возникших на Сицилии в конце девятнадцатого века в связи с разоблачением движений фашистского толка. Деда отправили в ссылку в Липари до 1914 года. Существует документ, датированный 1914 годом, согласно которому префект Мессины разрешает ему вернуться в Реджо-Калабрию, поскольку «с некоторых пор его дела в Липари идут неважно по причине длительного кризиса надомных ремесел, тем более что его клиентами в основном являются коммерсанты и рабочие, проживающие в индустриальном пригороде Каннето. В Липари Оландезе не позволял себе никаких манифестаций и пропаганды и придерживался строгой морали. Он отказался от прежних анархических идей и проявляет себя как трудолюбивый работник и прекрасный отец семейства. Исходя из этого, предлагаю вычеркнуть Оландезе из списка неблагонадежных».

Всем известно, что наша мама была портнихой, и Джанни начал увлекаться модой в ее пошивочной мастерской, среди ярких красок и шуршания тканей: мой брат ползал среди оборок и кружев, пока мама булавками выправляла силуэты одежды прямо на клиентах.

На самом деле мама хотела стать врачом. Но ее отец, хоть и революционер, но, видимо, с ограничениями, если речь шла о содействии женской эмансипации, запретил ей учиться дальше после получения школьного аттестата. Он говорил, что женщине не пристало работать рядом с мужчинами, что это «не есть хорошо». Наверное, он сознательно не упоминал о том, сколько стоило в то время обучение на врача, и о том, что он просто не мог себе это позволить. Какова бы ни была причина, а факт тот, что мама решила для себя: она станет портнихой. Этот выбор переписал историю нашей семьи и направил ее в определенное русло, поскольку позволил расцвести таланту Джанни.

Франку отправили учиться ремеслу к «парижанке», портнихе из Реджо-Калабрии, которая велела так себя называть, потому что училась в Париже. В 1940 году, закончив долгое обучение, мама открыла свое ателье под собственным именем: Франка Оландезе. Живой ум, трудолюбие и виртуозное умение разговаривать с клиентами до самой смерти остались с нею.

В ней сосуществовали творческая натура, вкус, предпринимательская жилка и врожденное чувство справедливости. После смерти отца мой дядя Раффаэле, мамин брат, захотел облегчить себе жизнь и чуть не поддался модному поветрию и не записался в фашистскую партию. Этого никогда не допускал мой дед и не позволил этого своим детям. Мама запретила Раффаэле даже думать об этом.