АВТОБИОГРАФИЯ - Альфред Перси Синнетт

детей не дала ей продолжить создавать оригинальные труды и всё мое бедное детство она зарабатывала переводами и писала для журналов, если могла получить от них хоть несколько фунтов. Должно быть, когда она писала свою книгу, у неё ещё оставалась деньги от моего отца, т.к. она ездила в Германию, взяв меня, ещё маленького, с собой, и останавливалась на некоторое время во Франкфурте, собирая материал. Конечно, мои воспоминания об этом периоде самые смутные. Чёткие воспоминания начинаются с более позднего периода, когда мы жили в маленьком домике в Кентиш Тауне.

В моём распоряжении ещё остались некоторые старые дневники, которые моя мать вела в тот период. Это лишь фрагменты, не дающие связной истории её жизни. Я не всегда могу выяснить, где они написаны, они касаются больше состояния чувств, нежели событий, так что это очень грустное чтение, ибо жизнь моей матери в то время была омрачена разнообразными бедами и печалями.

< . . . >[1]

К 19 годам у меня появилась наклонность писать. Я составил некоторое мнение о несовершенстве патентных законов и написал на эту тему памфлет, опубликованный мистером Риджвэем, который, я думаю, знал моего отца. Он обладал влиянием в вечерней газете «Глоб», и устроил меня там на должность ассистента редактора.

Это означало значительное улучшение моего положения. Я получал жалование в 3 фунта в неделю и вскоре подружился со своим непосредственным начальником, Хербертом Стэком. Это была во всех отношениях очень важная поворотная точка в моей карьере. Я всё ещё жил с матерью в разных съёмных квартирах, но познакомился со многими друзьями м-ра Стэка и моя дружба с ним переросла в очень сильную привязанность. Дж. С. о’Дауд тоже работал в «Глобе», и мы с м-ром Стэком иногда проводили воскресенья на реке в Кингстоне. Это был для меня очень приятный опыт. Тогда началось волонтёрское движение, и трое из нас — Стэк, я, и Джордж Хупер, тоже работавший в «Глобе», присоединились к отряду Южного Мидллсекса под командованием лорда Рэнело. После тренировок мы иногда ужинали у Хуперов (в Бедфорд Гарднз, Кенсингтон), и в один из этих вечеров я встретил там Веру!

Она была немкой по рождению, у неё было великолепное контральто и она приехала в Англию, собираясь сделать карьеру концертной певицы. Я познакомился с ней. Случилось так, что из-за безразличия редактора «Глоба» Уилсона к подобным вещам билеты в театр и оперу имелись у нас в избытке, и я имел достаточно свободный доступ к ним. Таким образом, у меня была возможность часто ходить с Верой в оперу, которая была тогда в расцвете: Гризи и Марко пели в Ковент-Гардене, а Титьен и Гуильини — у Её Величества. Конечно, я влюбился в Веру почти сразу и иногда навещал её вечером. В один из этих вечеров я ей признался, и моё предложение было принято.

В то время она жила в очень приятной квартире вблизи церкви св. Джона Вуда. Я думаю, что я ей действительно очень понравился, но она не сразу осознала безнадёжность моих перспектив. Несколько месяцев нашей помолвки прошли в безумном счастье, и я закрывал глаза на будущее. Моя мать, конечно же, этой помолвки не одобрила.

Отец Веры был пастором в Гамбурге. Во время нашей помолвки он нанес визит в Англию и конечно совершенно не одобрил её, но Вера была независимой во всех отношениях и создала у меня впечатление, что будет верна мне, но оглядываясь на мелкие признаки, которым я в то время не придавал должного значения, я чувствую, что у неё созревало убеждение, что эта связь должна быть разорвана.

Трудно преувеличить интенсивность моей любви к ней. Случилось так, что и ей пришлось в свою очередь посетить отца. Я провожал её до самого Кале и расстался с ней в поезде только на следующее утро.

Я вернулся в Лондон, живя в надежде на письма от неё, но так ни одного и не получил. Шли недели, и едва ли можно преувеличить агонию моих страданий от неопределённости. Наконец, в отчаянии я телеграфировал её отцу, спрашивая новостей о ней, и получил от него письмо (на немецком, так что не мог толком его прочитать), где он сообщал, что она оставила все мысли о продолжении помолвки. К тому времени у меня было близкое знакомство с очень примечательным человеком немецкого происхождения, Отто фон Венкштерном. К нему я и отправился с этим письмом, и он полностью перевёл мне его. Его мудрое сочувствие не было высказано в какой-либо банальной форме. Напротив, он сказал: «это окрасит всю твою жизнь». Так оно и вышло.

Вскоре Херберт Стэк почему-то впал в немилость у владельцев «Глоба». Я не помню подробностей, но мне думается, что он стал пренебрегать работой из-за любовных отношений с замужней женщиной, которые в то время поглощали всё его внимание. Так или иначе, его уволили, и на время я стал заместителем редактора. Но мне как-то не удалось удовлетворить работодателей. Возможно, скорбное состояние моего ума снизило мою эффективность, и через некоторое время мне тоже сказали, что в моих услугах больше не нуждаются.

Помимо работы в «Глобе» и после неё я писал передовицы для «Морнинг кроникл», но дела газеты стали идти плохо и она перестала выходить.

Тем временем Херберт Стэк получил должность редактора в «Бирмингэм дэйли газетт». Я встретил его там, и на время он дал мне работу в этой газете. Я уже не помню обстоятельств, из-за которых она прекратилась, но я отправился в Манчестер, чтобы на время занять должность ведущего журналиста в «Манчестер гардиэн». После этого, в 1864 г., я вернулся в Лондон.

Некоторое время я очень нуждался. В сентябре 1864 я отправился в Швецию в качестве специального корреспондента «Дэйли ньюс», и по дороге туда встретил майора Мэсси, спецкора «Стэндард» и главу большого семейства, с которым позже, по возвращении, у меня завязалась близкое и приятное знакомство.

Я оставался без регулярной занятости и стабильных доходов и после своего возвращения из Швеции на протяжении большей части последовавшего года, и внешняя мрачность моих обстоятельств усиливала моё внутреннее бедственное состояние, потому что прошло несколько лет, прежде чем тоска по моей потерянной любви хоть немного ослабла.

В июне 1865 г. я отправился в качестве корреспондента «Дэйли телеграф» в Валенсию, на западный берег Ирландии, на борту «Грэйт истерн», который тогда отправлялся в свою первую