Жизнь и смерть. Самые важные вопросы детской литературы - Ольга Борисовна Бухина

Ознакомительный фрагментДиалог Платона «Федон», посвященный смерти Сократа, состоит именно из разговоров о смерти тела и бессмертии души, а также из доказательств того, что истинный философ не должен и не может бояться смерти. Для Сократа это совершенно очевидно:

Теперь я хочу вам, моим судьям, дать отчет, почему мне представляется естественным, чтобы человек, проведший жизнь в занятиях философией, был мужественным при встрече со смертью и твердо надеялся на то, что, после кончины, там ему суждены величайшие блага[10].

Погребальные обряды, потребность достойно похоронить умершего и иметь возможность вернуться к месту его упокоения – одна из тех черт, которые радикально отличают нас от животных. Особые сухие пещеры, египетские пирамиды, скифские курганы, погребальные индийские костры – разнообразие мест и способов погребения в древности удивительно; оно доказывает, насколько уже и тогда важно было отношение к умершему и последующие с ним взаимоотношения. Оставить человека без погребения считалось недопустимым, а во многих религиозных системах – даже грехом. Уже в древнем мире появились погребальные сообщества, помогавшие семьям, не имевшим средств на погребение умершего. Римские солдаты отчисляли часть жалования в подобное погребальное братство, которое заботилось о похоронах солдат, умерших на чужбине. Информацию о таком сообществе нашли во время археологических раскопок в английском городе Бате, бывшем когда-то римской колонией Аква Салис.

Древняя традиция продержалась долго. С середины девятнадцатого века, с самого начала массовой эмиграции евреев из Восточной Европы в Америку, в Нью-Йорке и других городах стали основываться традиционные в Старом Свете, но куда более важные в Новом, еврейские погребальные братства, «Хевра кадиша», отвечающие за похороны неимущих иммигрантов. Таким образом, похороны всегда были общим, общинным делом.

Мы не знаем, насколько в похоронные обряды в различных исторических сообществах были включены дети, но дань детству безусловно отдавалась – в определенных захоронениях находят даже игрушки. В гробнице ребенка-фараона Тутанхамона были обнаружены его маленький детский трон, игрушка-обезьянка и деревянная птичка.

Древние – египтяне и греки – пытались визуализировать смерть и посмертный суд, взвешивающий сердце умершего. Во времена Средневековья смерть представляли преимущественно в виде скелета или страшной черной фигуры с косой. В гравюрах «Пляска Смерти» (1524–1526) Ганс Гольбейн Младший напоминает зрителю, что смерти подвластен каждый, от императора до крестьянина. Среди множества выкошенных Смертью художник не забывает изобразить и ребенка: Смерть уводит его за руку, а родители, плача, глядят вслед.

В древности, как и в наши дни, смерть часто волновала людей даже больше, чем жизнь, поскольку именно в смерти скрывается тайна, которую никому не удается разгадать. Об эволюции понимания смерти в истории человечества написано немало, но одним из первых всерьез занялся изучением таких представлений Филипп Арьес, исследователь, особенно внимательный тогда, когда речь заходит о пересечении двух тем – смерти и детства. Арьес – автор двух книг, без которых никак не обойтись в этом повествовании: «Ребенок и семейная жизнь при Старом порядке» (1960) и «Человек перед лицом смерти» (1977)[11].

В первой Арьес утверждает, что само понятие детства возникает в истории достаточно поздно – только в семнадцатом веке, когда вырабатывается новая концепция отношения к ребенку как к существу хрупкому и особенному, заслуживающему особого обращения. Меняется все – воспитание, обучение, отношение к детскому труду, даже одежда.

Во второй книге – о восприятии смерти в различные моменты истории – Арьес подробно описывает средневековые обычаи, запечатленные в хрониках и литературных произведениях того периода. Но авторов этих повествований, а вслед за ними и Арьеса, больше волновала смерть благородного героя, рыцаря или короля. Простые люди, а тем более дети, почти никогда не являлись действующими лицами средневековых историй о жизни и о смерти. Лишь изредка какой-то король на смертном одре сожалеет, что его сын остается сиротой в таком юном возрасте. Конечно, в обеих книгах Филипп Арьес не выходит за рамки европейского восприятия действительности, но и в моем анализе детской литературы на тему смерти мне вряд ли удастся слишком далеко выйти за пределы европейской традиции, повлиявшей на большинство текстов, которые я буду обсуждать.

Говоря о теме смерти в детской литературе – а литературе для детей нет еще и трех столетий, – очень важно понять, что думали об этом предки тех, кто начал писать детские книги, например создатели «Букваря Новой Англии» семнадцатого века – одной из самых ранних детских азбук, широко использовавшейся в американских колониях. Она начинается со знаменитых слов «Адамов грех на нас на всех» и исподволь подводит к мысли, что все мы смертны: «Пусть Юность спешит, все ж Смерть ей грозит» и «Я смертен, ты тож, будь ты хоть Царь, от нее не уйдешь»[12].

Арьес, обсуждая, какое место смерть занимала в публичном пространстве в Средние века, отмечает, что король умирал непременно в присутствии немалого количества подданных и родственников. Смерть превращалась в действо, в спектакль со множеством актеров и статистов. В Средние века, по мнению исследователя, смерть была той необходимой паузой, которая определяла ритм жизни общества.

Частным делом смерть стала гораздо позже, и в этот самый момент она исчезла из публичного сознания. На долгие годы она стала делом семейным, хотя и эмоциональным, но все же обыденным, лишенным торжественности, а к началу двадцатого века оказалась, как показывает Арьес, и вовсе изгнанной из общественной жизни. Общество больше не хотело говорить о смерти, если это не была смерть государственного деятеля или знаменитости. Прошло немало времени, пока смерть вернулась в публичный, обсуждаемый дискурс.

В современном же мире человек стал умирать как бы мгновенно, просто исчезать. В результате жизнь в городе организована так, словно никто и никогда не умирает. К тому же в современных условиях смерть нередко перемещается из дома в больницу, и вокруг нее возникает густая завеса лжи. Чаще всего смерть скрывают от детей; их надежно ограждают от всякого соприкосновения с нею, что никак не может им помочь перестать ее бояться. Как утверждает Владимир Ронин, переводчик книги Арьеса: «Громко заявляя сегодня о необходимости нового понимания и подхода к смерти, социологи, психологи и врачи, в сущности, лишь повторяют сказанное Арьесом»[13].

Согласно Арьесу, и в семнадцатом веке дети все еще оставались «людьми второго сорта» – даже перед лицом смерти; их, как простолюдинов, чаще хоронили на кладбище, чем в помещении самой церкви, куда попадали взрослые представители обеспеченных классов. Впрочем, к девятнадцатому веку, с уменьшением детской смертности, ситуация изменилась. На кладбищах того времени, к примеру, немало эпитафий умершим младенцам; позже появляются многочисленные скульптуры и жанровые сценки, посвященные умершим