Жить - Кельта

Уветич, Добровит и Прозор — это те трое, которых отрядили за старших молодых наставлять и постройкой управлять. А с ними и их жёны, женской рукой дела улаживать Сурица, Держена и Ерга. Ещё вечером, когда лагерь на поляне обустроили, они наохались, глядя на несмышлёных сироток Малу и Ясну, особенно на младшую, и взяли их под своё крыло. Деревенским с первого взгляда было видно — городские девки, от земли далёкие, а что волховицы, так и вовсе от мира оторваны. Таких учить и учить, что детей малых, но дети хоть слушаются.

— Да и печь, я, конечно, сложу как просите, глины с берега привезём, а камней и тут хватит. Но дров она за зиму больше сожжет, чем курная, да на такие хоромы. Вас же жалеем, — поддерживал Добровит. — да и выбрали бы место поближе к любой деревне, выбирай что люба. Тут, на горе, и волки водятся.

— Нет, у нас свои разумения это место выбрать. Что волки — не страшно, отгоним, отобьёмся, да и воду принесу, сил хватит. Сестру мне жалко, пусть хоть немного дом на родной будет похож, может ей поспокойней станет, — серьёзно ответила Мала. — Да и гора эта… лучше выше вон тех трёх берёз никому не подниматься.

— Эх, девки… — махнул рукой Уветич. Он ещё раз посмотрел на нарисованный веточкой по земле план и смирился, вспомнив тяжелые пухлые мешочки живики, оставшиеся у старост. Они не сомневались, что их старшие проследят, чтобы задаток поделили по справедливости.

Утро прошло в спорах, но к полудню, отобедав, люди взялись за работу. Кто за топоры, кто за лопаты. Но сперва вбили колышки с привязанными к верху лоскутами, обозначив будущий двор и углы построек. А затем деревянной лапой с настоящими медвежьими когтями, вклеенными еловой смолой, с поклонами очертили широким кругом будущий дом.

Дни потянулись, заполненные стуком топоров и запахом сырой древесины. Дел хватало всем — надо было участок расчистить, камнями и плахами выложить, что-то выкопать, где-то присыпать, моха набрать и просушить. Да и делать всё по уму и по совести, а не как придётся. Работа спорилась, утомляла тело, веселила душу — сруб рос и уже вровень плеч стал.

И вот в одно утро Милен с самого рассвета ходит угрюм и не кушавши, только воду пил. Но дело делал, да где с голоду сил набраться? Вот и пошла в разлад вся работа, и больше не весело стало. Начали доискиваться что ж случилась, может где в укроме повздорил с кем, так отмалчивается. Так бы и осталось всё, но мимо Ясна проходила и часть допроса услышала. Остановилась, пригляделась:

— А что за щёку хватаешься? Болит? — спросила она.

— Откуда знаешь? — удивился Милен, повернувшись к волховице.

— Догадалась. Рассказывай, давно ли и сильно ли болит? — она подошла ближе и, сосредоточив немного силы на концах пальцев, прикоснулась к его щеке, прислушалась.

— Да утром как в зуб ударило и теперь не задеть. Он там и раньше, бывало, ныл, но что же с ним сделаешь, — попытался отговориться Милен.

— Подожди здесь, вернусь.

Ясна быстрыми шагами направилась к кострам, где была согретая вода и припасы. Она высыпала шепотку соли в чашку и плеснула на неё большую ложку кипятка, размешала и как могла остудила на обратном пути. Там уже вручила получившееся лекарство Милену и велела набрать в рот солёной воды и держать вокруг больного зуба. А сама приложила ладонь к щеке больного и закрыла глаза — так ей было легче отрешиться.

Пока все смотрели за происходящим, Ясна осторожно направляла пучки собственной силы, окружая ими вгрызшегося в зуб толстого уродливого бесика. Он скалился, вертелся и никак не хотел быть изгнанным с облюбованного места. Девушка нахмурилась и усилила сеть, пока, наконец, не поймала Зубного Хворю и не вытащила его в воду.

— Плюй! — скомандовала Ясна, отдёрнув руку.

Милен, морщившийся оттого, что соль усилила зубную боль, выплюнул воду и замер в удивлении. Ему вдруг стало очень легко, когда вся боль ушла, будто её и не было.

— На это место — Ясна показала куда упал плевок — положите горячих углей, а потом об этом и забыть можно.

Девушка повернулась и ушла дальше помогать мох просушивать, оставив за собой тишину. Мужчины переглянулись, и Прозор отправил одного из стоявших рядом парней за углями. На лицах всех их, особенно исцелённого, застыло удивление. Так они и молчали, пока кто-то не пробормотал «Вот вам и сиротки-неумехи…».

Уже через час работа вернулась в прошлое русло, но к вечеру все знали о случившемся. А после вечерней трапезы вдруг всех стала интересовать Ясна — её засыпали вопросами «А это сможешь полечить?», «Лекарь или знахарь» и многими подобными. Девушка растерялась и стушевалась от такого внимания, но постаралась отвечать не совсем уж тихим голосом, рассказала, что она как волховица лекарка и училась и у других волхвов, и у простых лекарей, без особого дара, даже у повитухи немного поучиться получилось.

Через три дня новость разошлась по всем деревням, что стоят за Последней рекой, и к стройке на склоне горы потянулись хворые отовсюду. Ясне стало не до помощи остальным девушкам, она все свои время и силы отдавала лечению людей. К вечеру волховица уже падала от усталости, но засыпала с улыбкой. За все свои пятнадцать лет она не чувствовала себя такой нужной как сейчас, даже если и тратила себя на лечение простых недугов.

Двор для сестёр построили чуть больше чем за четыре недели. Как только кметы разглядели умения Ясны, они больше не спорили с Малой о размере дома и построек, они даже разметили и построили добротный жилой пристрой с отдельной маленькой печуркой. А молодые кметы справили лавки, полки, столы и сундуки, хоть и без замков и оковок, чтобы в доме не было совсем уж пусто. Да и кметки подарили полотна и принесли чёрного петуха для обрядов новоселья и помогли перья собрать в метёлочки и обмести ими углы, двери и окна.

Вечером после новоселья все они, и сёстры, и строившие двор кметы устроили большой праздник, завершившийся далеко заполночь. Наутро разошлись довольные друг другом и унося с собой обещанные мешочки живики.

Глава 4

Нитку к нитке подбиваю,

Вслед за челноком.

Солнце село,