Донна Соль и все её мужья - Виктор Владимирович Королев

Князь был богат, а у бесприданницы Александры Осиповны ещё четыре меньших брата, и она невольно прислушалась к советам своей заботливой горничной. В своих мемуарах Россет пишет:

«Марья Савельевна (горничная А. О. Россет в Зимнем дворце) очень апробовала эту свадьбу и говорила: “Иди, матушка! Другой старик лучше голопятых щелкопёрых офицеров. Будут деньги, и братишкам будет лучше; а то они, бедные, снуют по Невскому, понаделали должишки; а мы вот месяц должны мужикам и в гостиницу”. Эти речи Марьи Савельевны мирили меня с мыслью идти за старика и поселиться в Москве с пятью старухами, его сестрами и m-lle Casier (компаньонка в доме Голицына). Я писалась дважды в неделю с князем Сергеем Михайловичем…»

Намечавшаяся свадьба вызвала в свете большой переполох. Косточки бедняжки Россет перемывали ещё и потому, что князь был мужем (пусть и номинальным) знаменитой Евдокии Голицыной. Юной девушкой по настоянию Павла I она была выдана замуж за человека бесцветного во всех отношениях. В то время он, генерал-поручик в отставке, занимал должность куратора Московского университета. Для этой должности у князя было, пожалуй, одно-единственное «достоинство» – он пописывал стихи, такие же бесцветные, как и он сам.

Евдокия Голицына (кстати, юношеская пассия Пушкина) держала музыкальный салон. Но в её доме, как отмечали все, ничто не вызывало симпатии. Музыка «исполнялась без удовольствия, а слушалась из учтивости, и вообще все вечера у неё в высшей степени несуразны». За необычный образ жизни – ночью бодрствует, а днем спит – княгиню прозвали Princesse Nocturne («княгиня ночи»).

Долли Фикельмон пишет в своем дневнике:

«24.1.1830. Двор и весь город сейчас занимает очень странный роман. Его героиня мадемуазель Россети – она так хороша, остроумна и занимательна, что невозможно не проявлять к ней живого интереса. Князь Голицын, супруг «Princesse Nocturne», с которой, кажется, 30 лет живет в разъезде, – мужчина, как я полагаю, лет за пятьдесят, некрасивый, ничем не примечательный, ни внешностью, ни умом, и до сего времени не проявивший себя ни в чём, кроме как в благочестии и религиозном рвении. И вот теперь, влюблённый в восемнадцатилетнюю Россети, он хочет развестись с женой и жениться на этой молодой особе. Но православная церковь допускает развод лишь в одном случае – когда один из супругов признается в прелюбодеянии. Только тогда другой получает право вступить в повторное супружество.

Однако княгиня Голицына, в годы блистательной молодости, при прекраснейшем лице и весьма страстном характере сумевшая устоять против всех ловушек, против всех соблазнов и, по мнению её друзей, имевшая счастье не быть упрекаемой ни в единой слабости, находит несправедливым и непристойным для своего возраста брать на душу грех, которого не совершала. Сама эта мысль возмущает её, она отстаивает свою правоту и не желает уступать, но князь и m-lle Россети пользуются высочайшим покровительством. Вопрос будет решаться Синодом. Между тем эта история превратилась в настоящий скандал. Сие можно простить молодому человеку, но для мужчины в возрасте и с положением Голицына нахожу это смешным».

Действительно, княгиня «грехов не совершала», даже когда по молодости влюбилась в красивого и отважного князя М. П. Долгорукого. Но после гибели возлюбленного в сражении со шведами она дала обет больше ни в кого не влюбляться.

Словом, дело кончилось тем, что княгиня Голицына открыто заявила мужу, что никогда не любила его, и долг платежом красен: когда в молодости она просила развода, муж на это не согласился, а теперь она не согласна. Князь очень переживал, он прямо, что называется, духом упал. Встречи его с Александрой Россет как-то сами собой сошли на нет, а вскоре сластолюбивый старичок освободил этот мир от своего присутствия.

Et cetera, etc, etc…

В Сашеньку Россет влюблялись поэты и писатели, великий князь Михаил Павлович, «бояре да князья», et cetera, etc, etc… Был у неё неудачный роман с А. И. Кошелевым. Этот типичный «архивный юноша», примкнувший к славянофилам, считал весь придворный мир средоточием фальши и разврата. Поэтому Александре Осиповне он поставил условие – расстаться с большим светом, на что она согласиться, понятно, не могла. Свет, изысканное общество, её окружавшее, всегда были её питательной средой.

Потом был ещё генерал-адъютант В. А. Перовский, внебрачный сын А. К. Разумовского. Этот красавец, герой военных сражений очень нравился Александре. Генерал готов был флиртовать с ней, но не более. Александра Осиповна пожаловалась тогда Пушкину:

– Перовский проезжал в дрожках и, скотина, даже не посмотрел на мои окошки.

Пушкин засмеялся:

– То так, то пятак, то гривенка. А что если бы он предложил бы свою руку с золотым наперстком?

– Сей же час положила бы свою и на коленях бы его благодарила. Перовский очень красив, храбр, добр, у него две тысячи душ, он был бы великодушным покровителем моим братьям…

Она уже готова идти под венец. Хотя своего будущего избранника оценивает тысячами душ, а «о любви ещё ни слова». Женщина в ней пока не проснулась, сердечного тепла – только лишь на дружбу.

Небольшая квартира её в Камероновской галерее Большого Екатерининского дворца была пропитана самой дружеской, удивительно уютной атмосферой. По утрам фрейлины императорского двора в Царском Селе были свободны от дежурств, и у Александры Осиповны каждый день собираются молодые таланты России – это самый модный литературный салон того времени.

Часто бывает здесь и Александр Сергеевич Пушкин.

Александра Осиповна и Александр Сергеевич

Александра Осиповна любила вспоминать, как она познакомилась с Пушкиным. Вечером на балу у Карамзиных объявили мазурку. Ей выпало танцевать с Пушкиным. «Мы разговорились, и он мне сказал:

– Как вы хорошо говорите по-русски!

– Ещё бы, в Екатерининском институте всегда говорили по-русски. Нас наказывали, когда мы в дежурный день говорили по-французски, а на немецкий махнули рукой…

И добавила, видя, что он молчит:

– Плетнёв нам читал вашего «Евгения Онегина», мы были в восторге, но когда он сказал: «Панталоны, фрак, жилет», мы сказали: «Какой, однако, Пушкин непристойный!»

Пушкин громко засмеялся…

Александр Сергеевич с первого дня знакомства относился к ней покровительственно и с любовью, ценил в донне Соль ту живость и ум, которыми редко блистали женщины, окружавшие поэта. Он рисовал её профиль на полях своей рукописи «Медного всадника». Внешность этой женщины столь своеобразна и неповторима, что её трудно спутать с кем-то.

А ещё его восхищало её природное кокетство и то, что все вокруг увлекались ею. Он, так любивший Кавказ, сам пленник южной крови, всегда замечал внутреннюю содержательную