Нормальный как яблоко. Биография Леонида Губанова - Олег Владимирович Демидов

моим читателям мешает,

где каждый рвёт мои куски,

чтобы остаться рядом, рядом, —

вы и такие мне близки,

как рюмка, что покоит ядом.

И тем не менее… такой поэт есть! Хотя бы в виде мятежного духа, который просит бури, который сливается с ветром и воет свои стихи, который, наконец, растворён в современной культуре, в кунцевском пейзаже и в читателях русской поэзии.

Он есть и его не может не быть!

9

Вынужден ещё оговориться.

В какой-то момент работы над этой книгой я понял, что и стихи Губанова, и его судьбу необходимо не анализировать (но как же без этого?..), а пытаться (вос) принимать, ощущать и приобщаться к ним.

Рацио должно задремать, иначе ничего не получится.

Кублановский как-то рассказывал, что он, будучи ещё совсем молодым человеком, вьюношей, только-только выбравшимся из Рыбинска, прочитал в самиздате Бродского. И это было большим открытием. Он начал раскапывать всю возможную информацию о новом для себя поэте. Узнал, что тот из круга Ахматовой. И прямо-таки обалдел.

Поэт Серебряного века и поэт, мальчишка, чуть постарше него.

Эта информация дала свои плоды уже на иррациональном уровне. Ему приснилась Ахматова. Одетая в атласное платье, она сидела в кресле, а он – подле неё, положив голову к ней на колени. И у них разыгрался примерно такой диалог:

– Анна Андреевна, как жалко, что я не познакомился с вами раньше, в отличие от Иосифа, Жени, Димы и Толи.

– Ничего, Юрий, тогда в ваших стихах было ещё слишком много отроческих пятен.

Много позднее, когда Кублановский оказался в эмиграции, он рассказал об этом сне Бродскому. Тот очень удивился и сказал, что это вполне в духе Ахматовой – «отроческие пятна».

Нечто подобное случилось и со мной. Когда я приспустил вожжи филологического анализа, начало происходить необъяснимое: сначала приснились юные смогисты в компании милых спутниц, сидящие у костра в каком-то подмосковном лесу и провожающие кого-то из своих в эмиграцию; потом приснился сам Губанов.

Понимаю реакцию читателя, который уже готов покрутить пальцем у виска. Я и сам поначалу всё это не воспринимал всерьёз.

Психологи легко могут объяснить такую ситуацию: человек работает над воссозданием личности гения, рассматривает жизнь того во всех ракурсах, погружается в атмосферу полувековой давности – и, как итог, подсознательное исследователя начинает в лучшем случае отображать подобно зеркалу накопленные знания, а в худшем случае – играть с ним злые шутки.

Человек верующий живёт с дремлющим рацио. Для него случившееся – глубоко символично. Он может воспринимать это как «живой» разговор (о, сколько мы знаем таких бесед с умершими родственниками!) или как определённый знак, который можно расшифровывать, как угодно.

Например, приснившийся человек знает, чем ты занимаешься. Или он являет себя, чтобы ты его не забыл. Или пытается подсказать что-то. Или – что угодно ещё.

Явление же Губанова во сне – в первую очередь неожиданность. До сих пор не знаю, как его толковать. Разговора не помню. Только общие ощущения. И образ поэта – не со знаменитых сычёвских фотографий, а предшествующий ему, когда уже образовалась фирменная чёлка, но не было ещё того груза жизненных неурядиц и многочисленных алкогольных возлияний. Не вьюноша бледный со взором горящим, но и не муж-ж-жик средних лет.

Явился и благословил? Пусть будет так. Не разубеждайте меня. Не надо.

10

Хочется поблагодарить тех людей, без кого эта книга была бы невозможна: Александр Кузнецов, Андрей Журбин, Артём Баденков, Юрий Кублановский, Владимир Алейников, Борис Кучер, Анатолий Найман, Валерия Любимцева, Владимир Бережков, Юлия Вишневская, Сергей Гандлевский, Алексей Цветков, Захар Прилепин, Сергей Шаргунов, Василий Авченко, Андрей Битов, Илья Симановский, Михаил Павловец, Дмитрий Ларионов, Андрей Фамицкий, Вадим Эрлих-ман, Олег Рябов, Сергей Калашников, Виктория Шохина, Андрей Коровин, Дмитрий Чёрный, Екатерина, Леонид и Тимофей Демидовы.

«Возвышенного хочется!» – говорил Губанов.

Ну так давайте о возвышенном.

1. Выть стихи (1946–1963)

История не в том, что мы носили,

А в том, как нас пускали нагишом.

Б. Л. Пастернак «Спекторский»

Детство

С чего начинается биография? Думается, не с рождения. Важна ещё родословная. Она вписывает человека в историю. В случае Леонида Губанова – закаляет характер и изощрённейшим образом опутывает географией страны.

Михаил Эпштейн писал:

«История России – это проекция её географии <…> Пытаясь применить бахтинское понятие хронотопа к российско-советской цивилизации, обнаруживаешь любопытную закономерность: хронос в ней вытесняется и поглощается топосом. Хронотоп переворачивается в топохрон, время опространствлено»[8].

Чтобы получился национальный гений, его предки долго осваивали страну.

Семейное предание гласит, что дед поэта, Шалимов Егор Иванович (1882–1932) – из крестьян. Имел дом в Вельманке (Тульская губерния). Работал на железной дороге: сначала кочегаром, потом машинистом. Там же, видимо, связался с большевиками. И вскоре за «революционную деятельность» его отправили в оренбургскую ссылку. Вместе с ним отправилась и его жена Федосия Алексеевна (1882–1954). Оттуда они спустя три года сбежали. Вернулись домой. Сменили фамилию и стали Губановыми[9]. После революции перебрались в Москву.

С 1926 года Егор Иванович работал кочегаром на Дорогомиловском химическом заводе, где и закончил свои дни. В документах осталась удивительная платоновская запись: «Уволен ввиду смерти».

Отец, Георгий Георгиевич Губанов (1915–1988) – выдающийся инженер[10]. Оставшись единственным кормильцем семьи, стал работать на заводе «Авиаприбор» и обучаться на вечернем отделении в техникуме Всесоюзного объединения точной индустрии.

В 1940 году Георгия Георгиевича переводят на службу в Магадан – старшим техником-механиком авиаотряда Главного Управления строительства Дальнего Севера НКВД СССР. (Где-то рядом трудился другой Георгий Георгиевич – Демидов, большой писатель и выдающийся инженер, ученик Ландау.)

На Чукотке он познакомился с будущей женой – Анастасией Андреевной Перминовой (1918–2005). Она на тот момент работала помощником прокурора Анадырского района. В 1942 году они расписались, и спустя год у них родился первенец. Назвали его Владиславом.

Семья перебрались в Свердловск – видимо, к другому деду, Перминову Андрею Анисимовичу (1897 – после 1950). Тот работал в гулаговской системе: был начальником Верхотурской детской колонии, а после – ещё и нескольких взрослых.

Долго на Урале семья не прожила и уже в 1944 году вернулась в Москву.

Георгий Георгиевич работает в Военно-воздушной академии имени Н. Е. Жуковского, на заводе «Геоприбор» и в Научно-исследовательском институте удобрений и инсектофунгицидов.

Анастасия Андреевна сначала трудится следователем. И не где-нибудь, а на Петровке. После переходит на более спокойную работу