Сказки для детей и взрослых - Саша Кругосветов

Трамвай

Жил да был на свете один старый-престарый трамвай. Был он придуман и сделан очень давно какими-то добрыми и умными людьми, о которых никто уже не помнит. Они сделали его на совесть и научили всему, что необходимо, чтобы работать в городе. И трамвай быстро подружился с горожанами, принял и разделил с ними нелёгкую человеческую судьбу.

Жил он вместе с другими трамваями в своём трамвайном общежитии. Нельзя сказать, чтобы оно было таким уж хорошим – бедняга и мёрз, и мок, и ветер продувал его насквозь. Но трамвай не обращал на это внимания, потому что был молод и крепок, уверенно стучало его электрическое сердце, и масляная краска надёжно защищала его большое тело от ржавчины.

Каждое утро пробуждался он раньше всех и, весело позванивая колокольчиком, выезжал по знакомому маршруту на пустые, умытые дождём улицы, сам такой же свежий и чистый. И люди улыбались этому весёлому, сверкающему стёклами трамваю и заполняли его толстое брюхо. Вначале он не очень задумывался о своих пассажирах, потому что был молод и глуп. Ему нравилось, когда было много работы, и он без устали носился взад-вперёд по звенящим железным рельсам. Потом трамвай полюбил и людей, научился жить их горестями и радостями, с уважением прислушивался к их разговорам. Знал: он всего лишь трамвай, и считал большим счастьем, что может хоть чем-то помочь человечеству в его великой миссии.

Так он целый день развозил людей и поздно вечером, когда все уже спали, последним возвращался «домой», усталый, но довольный. И каждый раз, засыпая, лениво скрипел утомлёнными боками, слабо позвякивал колокольчиком и думал: «Вот и этот день не прошёл для меня даром, – и добавлял: – я сделал много хорошего и нужного».

И ни разу трамвай не подумал, что люди мало обращают на него внимания. Когда он был доброй, исправной, послушной машиной, его не замечали. Но стоило ему заболеть так, что его покачивало, дёргало, а колёса отказывались слушаться, – людей это злило. Они ругали его, а железный работяга при этом очень огорчался. Их раздражал даже голос трамвая, хотя он предупреждал их об опасности. И тогда его заставили замолчать. Теперь он уже ничем себя не проявлял, работал молча. Трудиться с каждым годом было всё тяжелее и тяжелее, потому что трамвай начал стареть. Он подхватил ревматизм: колёса его скрипели, двери плохо открывались, стёкла дребезжали, краска облезла. Да и силы были уже не те: сердце стало пошаливать, двигаться он стал совсем медленно, шатаясь из стороны в сторону и подрагивая. Теперь даже запряжённые лошадьми повозки, которые были куда более примитивным видом транспорта, нередко его обгоняли.

Трамваю было очень тяжело работать целый день, но он старался не жаловаться. Все его слабые силы уходили на борьбу с недугами, и постепенно он стал равнодушен к своим пассажирам. Уже не загорался восторгом, когда наполнялся людьми его старый вагон, и позволял себе тихо радоваться, если выдавался более лёгкий день. Даже к несправедливой ругани и упрёкам он оставался теперь равнодушен. А после своей смены, возвращаясь поздно «домой», с облегчением вздыхал: «Вот и ещё один день прошёл!» – и не добавлял больше ничего.

В общем, трамвай стал плохим работником. Сознание его стало затуманиваться, он двигался как во сне, путал сигналы светофора и нарушал правила уличного движения. Окружающий мир терял реальные контуры. И вот однажды он почувствовал острый укол в сердце, сноп искр фейерверком вырвался из мотора, и трамвай встал. Больше он не мог даже пошевелиться, и его отвезли в последний путь по старому знакомому маршруту. У него сгорел мотор. Но трамвай был такой дряхлый, что чинить его уже не имело смысла.

– Давно пора его на свалку, – сказал какой-то энергичный человек, и на пустующий маршрут выпустили молоденький, покрытый свежей краской и наполненный иллюзиями и оптимизмом, только что сошедший с чертежей, бесшумный трамвай новейшей конструкции.

А что же люди? Они не пожалели старый трамвай, хотя и не обрадовались новому. Большинство же не заметило ничего, и не потому что были чёрствыми или злыми, а просто заняты своими очень важными делами. И только один пожилой человек, который рано утром вышел, как всегда, на пустую остановку, грустно улыбнулся новичку, вспомнил на мгновение о старом трамвае и тут же забыл.

Цветок счастья

Ресницы дрогнули, и глаза открылись.

Девочка сделала ещё один шаг и вышла на улицу. Вокруг что-то суетилось, шумело и дышало жаром. Это были солнце, облака, дома и люди. Всё это завертелось в непривычном, а потом и привычном хороводе и стало понятно и ещё более непонятно. И всё это разложилось по полочкам в маленькой девочкиной головке, как будто только для этого и предназначалось.

А однажды девочке повстречались длинные-предлинные ноги, а на них – странный грустный человек, совсем молодой. Он всё время улыбался, но это была невесёлая улыбка. На голове у него была необыкновенно большая шляпа, а ресницы – соломенные. Он опустил лицо к девочке и сказал, что для каждого человека растёт на земле алый цветок счастья. Девочка услышала это и заплакала.

Весь день она думала о том, что сказал ей прохожий. Никогда прежде она не слышала, чтобы взрослые говорили о счастье. Пришёл вечер, а девочка всё продолжала размышлять о словах незнакомца. Она не знала, что такое «счастье», и поэтому чувствовала себя несчастной. В эту ночь она заснула с твёрдым намерением попытаться что-то сделать в этом мире и непременно выяснить, что такое «счастье».

На одной из полочек в головке девочки «лежал» милиционер, самый настоящий, с кокардой, похожей на металлическую капусту, погонами, в синем плаще-болонье, как у мамы, и с полосатой палочкой в руке. Он всем показывал, куда кому двигаться; уж конечно, он сможет объяснить ей, как добраться до этого непонятного цветка. Но милиционер почему-то громко захохотал в ответ и стал похожим на синий самовар, а вовсе не на маму. И девочка очень рассердилась – она подумала, что ей, наверное, очень бы не понравился синий самовар.

И потом она спрашивала многих взрослых, где ей найти алый цветок счастья. А они тоже смеялись ей в ответ или тихо улыбались – кто как – но никто ничего ей