Плавучий мост. Журнал поэзии. №3/2018 - Коллектив авторов

наши сети

пока зреют оливки в наших древних садах

пока в наших горах зарождается ветер

пока светит не грея первая в небе звезда

«Я в колодцы людские подсыпаю яд…»

Я в колодцы людские подсыпаю яд

Вечером смотрю пусть говорят

Разрываю матрешек на две равные части

Возбуждаюсь от матрешкиного несчастья

Слюной на зеркале рисую смайл

Муха за стеклом неужели май

Говорю с людьми но они лишь тексты

Сорок женихов у моей невесты

Каждый посвящает ей свои вирши

Невеста же думает как там бывший

А бывший на дуде играет читает жнет

А у бывшего тексты как тёмный мед

У бывшего борода золото с серебром

Бывший пьёт виски водку бром

А я как бог что пою то и вижу

Красивый богатый чуточку бесстыжий

«Бешенство передается половым путем…»

Бешенство передается половым путем,

Через поцелуи, прикосновение локтем.

Становишься несносен – что головы не сносить,

просыпаешься ночью – просто хочешь пить.

Выпиваешь жадно два стакана мертвой воды,

ложишься замертво, только волосы твоей бороды

продолжают свой неизменный вечный рост,

борода седеет, значит пора нести на погост.

Но кто-то вливает бутылку воды живой,

и опять просыпаешься с отрубленной головой,

плетешься на кухню, ставишь кофе на плиту,

проверяешь пальцем – язык все еще во рту.

Это хорошо, значит, смогу тебя еще целовать,

потом язык вырву и лягу спать.

Бешенство не лечится никакой водой,

дай мне локоть, я коснусь его бородой.

«люди не любят калек…»

люди не любят калек

калеки не любят кошек

внутри у калеки снег

замел лесные дорожки

и я ухожу в леса

мне тошно среди здоровых

там буду стихи писать

с восьми и до полвторого

с двух до семи наблюдать

как ветки трутся о ветки

в восемь залягу в кровать

свернусь вареной креветкой

буду лежать коченеть

не спать не дышать не плакать

панцирь мой мягок как медь

под панцирем снег и слякоть

«дерево растет не по дням а по кругам…»

дерево растет не по дням а по кругам

в круге первом как правило сердцевина

в круге втором рожает сына

пауза дерево глаголит аз воздам

сын сбегает берет новое имя Буратино

в круге третьем бурный рост наверх

карьера деньги стройные секретарши

в круге четвертом дерево становится старше

но у ворон и белок имеет успех

качает ветвями под бравурные марши

в круге пятом думает о судьбе

себе боге вступает в секту

свидетелей поклонения древесному объекту

заводит дружбу с резчиком по резьбе

в круге пятом резко меняет вектор

начинает пить бузить свежую поросль трахать

седина в листву бес под кору и в корни

на претензии лесников мат отборный

и все из-за банального страха

что вот уже на коре морщины

глубиною где-то по пояс белкам

пила на соседнем пне визжит your welcome

дерево всю жизнь старалось быть мужчиной

в кругах седьмом восьмом девятом

просто стоит ветки сухи и ломки

вот-вот упадет некому постелить соломки

вместо сердца дупло на радость дятлам

от дерева нет никакого толку

«после меня останутся не стихи…»

после меня останутся не стихи

не терабайты цветных фотографий

не тонны прочей человечей чепухи

не мои забытые старые страхи

останешься только дочь моя – ты

на руках моих спящая в шапке вязаной

в одеяле на котором слоны и цветы

непонятной порочной дружбой связаны

лежишь сопишь три кило чистой любови

мимикой схожая с Джимом Керри

изгибаешь свои гусеничные брови

раздуваешь ноздри как хищный зверик

ну кем ты станешь? давай космонавтом

полетишь на Марс родишь там внуков

будешь кормить их манкой на завтрак

меня деда показывать в фейсбуках

или лучше стань театральной актрисой

королевой скрипучих дубовых подмостков

тогда и я попаду за кулисы

снова стану прыщавым подростком

буду смотреть на тебя кудрявую диву

робко стоять с цветами ты еще их полюбишь

ты и сейчас сумасшедше красива

и совсем неважно кем и какой ты будешь

«В нашей связи нет ничего порочного…»

В нашей связи нет ничего порочного,

замороченного много, много замороченного.

Ты, например, любишь ушами,

для выражения чувств пользуешься карандашами.

Я люблю стихами и фотографировать тебя голой,

было бы здорово познакомиться в твоей школе,

я был бы учителем литературы,

а ты выпускница с суперфигурой.

Я бы рассказывал тебе про Сологуба,

научил бы всему, прежде всего целоваться в губы.

Эх! Я бы! Я бы! Я бы! Я бы!

Я бы насочинял такие ямбы,

хореи, анапесты, неприличные амфибрахии,

что церковь меня предала бы анафеме.

Рыжая сумасшедшая ученица

в 17 лет умеющая так материться,

как пацан, выросший возле Бутырки.

Когда тебя вижу, хватаюсь за горло бутылки,

глотаю жадно виноградные души,

потом коряво пишу. Вот, Нина, послушай,

написал пару строк для тебя, странной, одной:

«Ты мой цветок, я твой перегной».

Ну да, ну да,