У Никитских ворот. Литературно-художественный альманах №1(3) 2018 г. - Альманах Российский колокол

После войны отцу, как заслуженному фронтовику, кавалеру орденов Славы, предложили на выбор жильё: квартиру в Москве, на Арбате, или участок под застройку, в ближнем Подмосковье. Вот тогда-то старики и проявили свою родительскую волю. Было решено: обосноваться на земле. Они считали, что семья не должна быть разрозненной, только в дружных семьях и достаток, и полноценная жизнь. Вместе легче жить, трудиться, а дети в таких семьях растут счастливее. Старики продали свой дом, хозяйство и навсегда покинули родные места, чтобы поселиться вместе с их единственной теперь дочкой. Двое старших сыновей и дочь погибли во время войны. Так распорядилась жизнь: в живых осталась та, которую отдали родным на воспитание.

Мой дед, Иван Николаевич, как уважительно его величали в деревне, был мастер на все руки: плотник, столяр, краснодеревщик. Дом, в котором прошло моё детство и юность, выстроен дедом. Сначала нашим домом была маленькая, но тёплая, уютная «избушка» с земляным полом, где мы жили всей семьёй, да ещё потом приютили соседей, строящихся неподалёку. Переселившись в большой дом, трудно было представить, как мы умещались в той крохотной избушке? Ютились ведь, как в пресловутом теремке, – в тесноте, да не в обиде.

С дедом у меня сложилась особая дружба. Он начал приучать меня к труду с малолетства. Благодаря ему, я рано научилась держать в руках молоток и самозабвенно вколачивала гвозди в ненужный кусок дерева. Затем эти гвозди надо было вытащить гвоздодёром, выпрямить молотком, чтобы пустить снова в дело. Дед был рачительный хозяин. Конечно, не обходилось при этом и без мелких травм и курьёзов, ведь я была страшная непоседа. Бабушка в шутку звала меня «шишок», то есть чертёнок.

Однажды, несмотря на запрет, я попыталась колоть дрова. Уж не знаю, как и почему, но полено, словно резиновый мячик, отскочив от топора, ударило меня по лбу, вызвав целый фейерверк светящихся звёздочек. Скажем прямо, выглядела я потом не так красиво, как в сказке Пушкина про царевну-лебедь. Но одна строка из этой сказки очень мне подходила в тот момент: «…A во лбу звезда горит». Шишка на упрямом лбу и синяк под глазом долго не проходили. Дед только усмехался в усы – поделом. Бабушка утешала – ничего, до свадьбы заживёт, и в игрушках бывают «бобушки».

Этот случай, однако, не отбил у меня охоты к плотницкому ремеслу. Я знала наперечёт весь «струмент» деда. Их названия звучат для меня и сейчас как привет из детства: фуганок, стамеска, лучковая пила, киянка…

Из дерева дед мог сделать что угодно: санки, лыжи, бочки… Вместе с моим отцом они мастерили этажерки, тумбочки, столы, стулья, вытачивая на токарном станке резные ножки, разные балясинки, шарики, перекладинки. Причём отец, как и я, был только подмастерьем. Мастером в семье был дед. Остатки резных чурбачков были нашими любимыми игрушками. Дед, и только он, научил меня различать запах разных пород дерева. В кармашке я всегда носила деревянный кубик то берёзки, то осинки, то ёлочки, но любимым, благоговейным был для меня запах можжевельника.

С можжевельником связано производимое изредка в семье «священнодействие» – «запаривание кадушек». Вот как это происходило: новенькую, изготовленную дедом бочку, ставили в корыто, закладывали в неё свежесрезанные ветки можжевельника и наполняли постепенно кипятком. Бочка при этом разбухала, и все ее неплотные стыки смыкались. Так стояла она несколько дней, вбирая в себя густой, что не продохнёшь, ядрёный дух можжевельника. В пропаренных таким образом бочках грибы, огурцы, капуста были очень вкусны, так как имели свой особый аромат. Бабушка Зинаида была дока по части кулинарии, а уж в засолках, квашениях, копчениях и варке всевозможных варений ей в селе не было равных. В свою очередь, она старалась приучить меня к женскому ремеслу: учила шить, вышивать, вязать кружева. Вечерами, сидя с бабушкой у русской печки, под треск дров, я осваивала «паучью» науку плетения кружев, слушая старинные русские песни, которых бабушка знала великое множество. Некоторые из них словно легли мне на душу своей задушевностью.

При простуде бабуля лечила меня своим средством – заставляла парить ноги в сенной трухе. Эта пытка со временем мне даже понравилась – из-за свежего запаха вновь воскресшей травы. Как сейчас вижу свои покрасневшие от горячей воды ноги, облепленные мелко искрошенной травой с цветками клевера. Распаренные ноги ополаскивали тёплой водой, досуха растирали, надевали носки из овчины, и к утру простуды как не бывало.

Бабушка была заядлой огородницей и исподволь приладила и меня полоть грядки. Выпалывая, на пару с ней, сорную траву, я слушала её рассказы о старине, о гаданиях, о свадьбах. Оказалось, что бабушка до свадьбы дедушку даже не знала, её просватали родители, такой был обычай. Но жених ей понравился, и всю жизнь они прожили «ладно», по-хорошему.

Узнав от бабушки, что раньше в деревне все ходили в лаптях, я попросила деда сплести мне лапоточки, но он только отмахивался, говоря: «Ни к чему это баловство, лапти ведь носят с онучами, засмеют, поди, подружки-то. Вот, ужотко, куплю тебе новые башмаки». И покупал… башмаки, платьица, велосипед… Первые мои настоящие часики тоже были от бабушки с дедушкой.

Дед был заядлый курильщик, курил папиросы с мундштуком. Этот мундштук и ещё портсигар притягивали меня, как магнит. Я любила смотреть, как дед, читая книгу, а он был грамотный, посасывает свой костяной, чуть пожелтевший от табака мундштук. Иногда, слегка подвыпивши, разомлевший после парной, – а у нас в семье была притча: «После бани, хоть продай последние портки, но выпей», – дед, вытряхнув табачные крошки, давал мне вожделенный мундштук. И я «курила», наслаждаясь горьковатым вкусом и запахом застоявшегося табака. На деда при этом все домашние ругались, но мы с ним весело переглядывались, без слов понимая друг друга.

Так и жила я, как губка, впитывая атмосферу семейного устоя, и хоть моим воспитанием специально никто не занимался, оно шло исподволь, без назиданий и лишних слов.

Счастливое это было время! От утраты бабушки и дедушки у меня и сейчас, спустя долгие годы, горечь, как от того мундштука – только в сердце. Они ушли, но смогли передать мне по наследству своё доброе отношение к жизни. Низкий им за это поклон!

* * *

В то самое замечательное лето со мной произошёл, прямо скажем, неординарный случай: у меня завязалась дружба с… лягушкой! Просто удивительно, ведь, как большинство девчонок, лягушек я боялась с детства. Помню, как мальчишки гонялись за нами с лягушками в руках, норовя запихнуть их нам за шиворот. Сердце уходило в