Война и право после 1945 г. - Джеффри Бест

обнаружили, что они могут с большей безнаказанностью игнорировать Всеобщую декларацию прав человека, чем утверждать (невзирая на все доказательства), что к их внутренним беспорядкам не следует применять общую статью 3. Единственный обязательный для применения документ по правам человека, последовавший вскоре после ВДПЧ, а именно тот, который был принят в 1950 г. Советом Европы, действует применительно к той семье государств, которая менее всего была склонна считать его обременяющим и неудобным. Другие регионы и государства не торопились последовать за Европой. Еще задолго до того, как Международный пакт о гражданских и политических правах 1966 г. смог привлечь достаточно подписей для вступления в силу, кошмары внутренних войн, происходивших в 50—60-е годы, привели к осознанию того факта, что международное право в сфере прав человека приносило, по крайней мере в тот период, еще меньше пользы, чем женевские и гаагские законы, относящиеся к смежной области МГП.

Разочарование явным бессилием обеих правовых систем, как гуманитарной, так и относящейся к сфере прав человека, способствовало появлению в 1968 г. новой инициативы. Созванная по инициативе ООН в Тегеране конференция по правам человека единогласно приняла резолюцию «Права человека в вооруженных конфликтах», которая требовала от Генеральной Ассамблеи ООН предложить Генеральному секретарю организовать исследование изъянов и слабых мест в существующей правовой системе и внести предложения по ее усовершенствованию. В результате этого исследования на базе составленных экспертами весьма внушительных отчетов был проведен процесс юридического «подтверждения и развития», получивший в конце концов отражение в Дополнительных протоколах 1977 г.[72]

«Права человека» как таковые менее очевидно присутствовали в конце процесса, чем в его начале. К моменту завершения работы эти две отрасли права оставались к концу процесса не ближе друг к другу по форме, чем в момент начала, – возможно, потому, что управление процессом быстро переместилось от ООН, где права человека были универсальным языком, к МККК, где у них не было такой функции, а может быть, и потому, что права человека в те годы все больше превращались в политический боевой клич, смущавший рассудительных практиков нейтрального гуманизма. Тем не менее связь между этими правовыми течениями со временем становилась все более выраженной.

Поскольку озабоченность «правами человека в вооруженных конфликтах» вызывалась тем, что происходило во внутренних войнах, Протоколы 1977 г. едва ли могли ее снять. МККК и, как можно вполне резонно предположить, большинство тех, чей интерес к процессу носил скорее гуманитарный характер, чем политический, начинали работу, завершившуюся их принятием, в предположении, что в отношении внутренних войн МГП приобретет почти такие же вес и значение, как и в отношении международных. Эти ожидания не оправдались. К тому времени, когда работа была закончена, было совершенно неясно, будут ли жертвы гражданских войн в большей степени избавлены от страданий, чем тогда, когда она только началась.

«Немеждународным вооруженным конфликтам», охватываемым Вторым протоколом, давалось настолько ограничительное определение, что большинство конфликтов такого рода оставалось в сфере действия общей статьи 3 (уж такой, какая она есть); не было и никакой гарантии, что новый документ, в том виде, в каком он был принят, будет соблюдаться лучше, чем прежний. Поэтому в конце 70-х и в 80-х годах наблюдался рост интереса к непосредственному применению законодательства о правах человека ко всякого рода конфликтам, которые не были непосредственно, исключительно и бесспорно «международными». Разумеется, правовые нормы в сфере прав человека не прекращали действовать внутри государств, вовлеченных в такие классические межгосударственные войны, но интерес к их применимости для защиты жертв войн и пострадавших во время войн постепенно снижался по двум причинам: во-первых, не вызывало никаких сомнений, что в таких случаях применим весь корпус МГП, и, во-вторых, МГП на деле предлагало более широкую защиту большинству категорий жертв войны, чем право в сфере прав человека.

Однако международные войны ярко выраженного классического типа были редки. Большинство вооруженных конфликтов из числа тех, что привлекали внимание гуманитарного сообщества, были либо гражданскими войнами, либо войнами «смешанного статуса», по отношению к которым применимость гуманитарного права либо полностью отрицалась, либо, если стороны того желали, могла быть предметом бесконечных споров. То, что МККК тем не менее осуществлял гуманитарные интервенции во многих таких ситуациях, стало возможным благодаря стремлению избегать публичных юридических споров (невозможно определить, какие аргументы использовались в закулисных переговорах), его умению полностью обходить юридические вопросы, попросту «предлагая свои услуги», поскольку женевское законодательство предоставляло ему такое право, и способности добиваться от правительств принятия по крайней мере некоторых из этих услуг, так как из прежнего опыта эти правительства знали, что его нейтральности и благоразумию можно доверять. МККК удалось таким образом добиться впечатляющих результатов, но в этом отношении он был уникальной организацией, и при всем том МККК, в конечном счете, зависел от благосклонности правительств, с которыми регулярно имел дело. Цель активистов в области «прав человека в вооруженных конфликтах» состояла не в отстаивании права и не в утверждении прав. МГП же по-прежнему оставалось во многих отношениях обескураживающе неэффективным. Естественно, возникал вопрос: может ли международное право в сфере прав человека быть использовано для заполнения этой бреши?

Далее на страницах этой книги я продемонстрирую, как сошлись вместе интересы двух отраслей права. Для этого будут привлекаться данные организаций, в своих доказательствах бесчеловечности и незаконности действий в вооруженных конфликтах опирающихся как преимущественно на право в сфере прав человека, так и преимущественно на гуманитарное право. Обнаружилось, что у них много общего. Суждения тех, кто с самого начала видел их общие источники и понимал степень их совпадения, были более обоснованны, чем суждения тех, кто был склонен отрицать их близость и разводить их в разные стороны. Однако интересы – не единственное, что они научились разделять. Опыт также показал, что они наталкиваются в своих действиях на одно и то же постоянно присутствующее препятствие: на доктрину национального суверенитета и на страсть к нему.

Межправительственные и неправительственные организации, занимающиеся гуманитарными вопросами и правами человека, обнаружили, что находятся на одной стороне в одной из важнейших публичных дискуссий нашего времени. Этой дискуссии не предвидится конца в обозримом будущем – не в последнюю очередь потому, что ее предмет является до определенной степени воображаемым. «Суверенитет» имеет разное значение для разных групп общественности, из которых одни вкладывают в это понятие больше, чем другие. В области политики и международных отношений, откуда оно происходит, оно просто означает, что в том или ином государстве существует дееспособная власть, и то, что происходит внутри границ этого государства, – это дело прежде всего самой этой власти, что верховное должностное лицо этой власти само представляет жителей этого государства перед