Век империи 1875 — 1914 - Эрик Хобсбаум

миссионеров, коренное население восприняло не столько саму новую веру, привезенную с Запада, сколько некоторые ее элементы, отвечавшие их собственным верованиям, общественному устройству и понятиям. Подобно тому, как приобрели новые черты спортивные игры, завезенные на острова Тихого океана энтузиастами из британской администрации (которых нередко выбирали среди самых крепких и мускулистых представителей среднего класса), так и религиозные обряды в колониях часто выглядели совершенно необычно, как игра в крикет в исполнении жителей островов Самоа. И так было даже в тех местах, где верующие провозглашали свою приверженность ортодоксальным правилам христианского вероучения. Но, наряду с этим, было немало мест, где местное население желало создать свою разновидность христианской веры; особенно это наблюдалось в Южной Африке, где проводились действительно массовые обращения в христианство; там образовалось «Эфиопское движение», которое отделилось от миссионерства еще в 1892 г. чтобы основать новую разновидность христианства, больше ориентированную на запросы темнокожего населения.

Что касается элитных слоев обществ зависимых стран, как уже существовавших, так и нарождавшихся, то им империализм принес «вестернизацию» образа жизни, которая, впрочем, началась задолго до его прихода. Дело в том, что правительства и правящие классы всех стран, оказавшихся перед угрозой завоевания или утраты независимости, ясно поняли за несколько десятилетий, что им придется либо принять «вестернизацию», либо уйти с политической сцены (см. «Век Капитала», гл. 7, 8 и 11). В эру империализма эти элиты руководствовались устаревшими идеологиями, созданными в период между Французской революцией и серединой XIX века, изложенными в стиле позитивизма Огюста Конта (1798–1857), модернизированная доктрина которого вдохновляла правительства Бразилии, Мексики и деятелей первых лет Турецкой революции (см. гл. 12). Элиты, сопротивляясь наступлению Запада, постепенно воспринимали его влияние, даже в тех случаях, когда они не принимали «вестернизацию» в целом, сохраняя свою религию, мораль, идеологию или политический прагматизм. Так, Махатма Ганди, признанный святым, носивший самую простую национальную одежду и защищавший национальные ремесла (вопреки наступлению индустриализации), не только получал деньги и поддержку от владельцев механизированных ткацких фабрик в Ахмадабаде, но и сам был юристом, получившим образование на Западе и явно воспринявшим западную идеологию. (Говорят, одна из его покровительниц однажды воскликнула: «Ах, если бы почтенный учитель знал, как дорого обходится его содержание в бедности!») Невозможно разобраться в его личности, если видеть в нем только традиционалиста, преданного идеалам индуизма.

Ганди представлял собой тот пример, который ярко иллюстрировал мощное воздействие эры империализма, свойственное только этому времени. Он родился в семье, относившейся к достаточно скромной касте торговцев и ростовщиков, не входившей в высший класс общества, который воспринял влияние Запада и осуществлял административное управление Индией, находившейся под господством Британии; тем не менее он получил профессиональное и политическое образование в Англии. В конце 1880-х годов его пример оказался столь вдохновляющим для честолюбивых молодых людей его страны, что он начал писать книгу о жизни в Англии, ставшую руководством для будущих студентов из небогатых семей, подобных ему самому в молодости. Книга была написана на превосходном английском языке и содержала полный набор советов и пояснений, начиная от описания поездки из Индии в Лондон на пароходе и поисков квартиры по прибытии и кончая способами соблюдения диеты набожного индуиста в условиях Англии, а также возможностями приспособления к странному обычаю европейцев бриться дома, а не ходить для этого к парикмахеру{68}. Ганди явно не считал себя ни независимым последователем, ни независимым противником всего британского. Находясь в метрополии, он вел себя так, как поступали потом многие пионеры борьбы за свободу колоний: он нашел в западном обществе круг людей, близких ему идеологически (в его случае — вегетарианцев), и стал общаться с ними, надеясь встретить благоприятное отношение и по другим вопросам.

Ганди разработал свои собственные способы мобилизации масс традиционалистов для достижения нетрадиционных целей с помощью пассивного сопротивления в обстановке, созданной «новым империализмом». Как можно легко понять, его учение представляло собой сплав элементов западной и восточной идеологии, поскольку он не скрывал своих интеллектуальных связей с работами Джона Раскина и Льва Толстого. (Заметим, что до 1880-х годов подобное перенесение на почву индийской политики новых идей из России было немыслимым, но к началу XX века это стало обычным делом для индийских радикалов, как и для их китайских и японских единомышленников.) В то время Южная Африка, ставшая страной бурного роста добычи золота и алмазов, привлекла массу небогатых эмигрантов из Индии, создавших там свою многочисленную общину, а затем, благодаря расовой дискриминации, создалась довольно редкая ситуация, когда индийцы, не принадлежавшие к элитным классам, обрели готовность к современной политической мобилизации. Ганди приобрел свой политический опыт и осознал свои стимулы к ведению политической борьбы именно в Южной Африке, где он возглавил борьбу индийцев за политические права. Вряд ли он смог бы это осуществить в самой Индии, куда он потом возвратился и где стал, после начала войны в 1914 году, ключевой фигурой индийского национально-освободительного движения.

Итак, век империй создал как условия для формирования лидеров антиимпериалистической борьбы, так и обстановку, в которой их идеи встретили сочувствие и понимание в обществе; хотя, конечно, было бы неверно представлять историю стран и народов как результат преобладающего влияния западных метрополий и рассматривать ее лишь с точки зрения сопротивления этому влиянию (см. гл. 12). Это было бы анахронизмом, так как (за некоторыми исключениями, рассмотренными ниже) эра мощных антиимпериалистических движений началась в большинстве регионов не ранее начала первой мировой войны и Русской революции; это было бы неверным и по существу, так как тем самым лозунги современного национализма: независимость, самоопределение наций, образование суверенных государств и т. п. (см. гл. 6) — были бы перенесены в иное историческое время, когда их еще не было в действительности, да и не могло быть. Фактически именно представители национальных элит, воспринявших вестернизацию, впервые познакомились с этими идеями во время своих поездок на Запад, или в учебных заведениях западного типа, так как происхождение этих идей было именно таким. Молодые индийские студенты, возвращавшиеся из Британии, могли привезти с собой лозунги Мадзини и Гарибальди, но лишь очень немногие жители Пенджаба, не говоря о таких странах, как Судан, имели хоть малейшее понятие о том, что они означают.

Таким образом, самое сильное культурное влияние империализма осуществлялось через образование западного типа, получаемое различными меньшинствами, т. е. теми немногими счастливчиками, которые становились грамотными и открывали для себя (путем обращения в христианство, либо без этого) высокие цели и преимущества карьеры «белого воротничка»: священника, учителя, чиновника или работника офиса. В некоторых странах сюда входили также солдаты и полицейские, служившие новым властям, носившие