Последние Северы - Николай Анатольевич Савин

же второй префект встретил куда большее сопротивление. Воины отказывались присягать Гелиогабалу. Они поставили условие, чтобы от Гелиогабала были удалены наиболее одиозные фигуры, компрометировавшие власть: Гиерокл, Кордий, Мирисм и еще двое приближенных. Скорее всего, именно это требование и вызвало длительные переговоры с воинами. Извращенец никак не хотел лишаться своих клевретов. О Гиерокле он и множество жалобных речей произнес, и слезы горькие лил, и, указав на свою шею, воскликнул: «Уступите мне лишь одного этого человека, в чем бы вы его ни подозревали, или убейте меня». Провокация не сработала. Для преторианцев, как и для подавляющего большинства населения империи, эти подонки были неприемлемыми фигурами. Гвардейцы спокойно соглашались убить Гелиогабала, если он не выдаст им дружков. Он был вынужден уступить и удалить ненавистные всем фигуры из своего окружения. Но он, хотя бы, сохранил своим любовникам жизнь.

Очевидно, с этими событиями связано и удаление Комазона, которого на посту префекта Рима сменил некий Фульвий.

Дион же добавляет, что сам Гелиогабал тогда был вынужден отправиться в преторианский лагерь вместе с Александром, чтобы успокоить солдат (LXXIX, 19, 2, слл.). Проблема в том, что Александр в то время уже был в лагере. Так что, возможно, это было уже чуть позже, когда император и его кузен вернулись в Палатинский дворец, а преторианцы продолжали бузить.

По договорённости с преторианцами, Александру и Мамее была предоставлена особая охрана, а префектам претория воины поручили следить за тем, чтобы Гелиогабал прекратил свой прежний образ жизни (см. Элий Лампридий, Гелиогабал, XIV, XV, 3).

Таким образом, этот мятеж против Гелиогабала формально удалось погасить, однако, в реальности преторианцы победили. Им удалось сохранить жизнь и статус Александра и ограничить возможности Гелиогабала. И теперь у Гелиогабала не было никакой поддержки в войсках и гвардии. Он сохранил власть и саму жизнь только благодаря крупным уступкам мятежникам. Теперь он был обречён, но вряд ли понимал это.

Он вообще мало что понимал, поэтому продолжал хорохориться и строить из себя владыку мира. Он интриговал против Александра, и даже отказался участвовать в процессии 1 января 222 года вместе с братом, во время которой они оба, назначенные консулами на этот год, должны были быть формально введены в должность в храме Юпитера на Капитолийском холме. Важнейшая церемония оказалась на грани срыва. Бабка и мать явились к негодяю и уговорили его, поскольку преторианцы, в противном случае, вновь грозились убить его. Тогда Гелиогабал, уже в двенадцатом часу дня, надел претексту и явился в сенат, куда пригласил и Месу, лично сопроводив её до кресла. Однако, на Капитолий он идти отказался, поэтому обеты и обряды были совершены там городским претором, как будто консулов не было в городе [Элий Лампридий. Гелиогабал XV, 5–7].

Это был прямой вызов и демонстрация. Гелиогабал показывал, что будет добиваться отстранения Александра. Хотя прямо он об этом не говорил. Однажды юристы, осуществлявшие судебную защиту совместно с императором, желая польстить Гелиогабалу, упомянули о том, как счастлив он, занимая должность консула вместе со своим сыном. Вопреки их ожиданиям одобрения или благодарности, Гелиогабал ответил: «Я буду гораздо счастливее в следующем году, ибо собираюсь сделать своим коллегой по консулату родного сына» [Petr. Patr. Exc. Vat. 155 (p. 233 Mai. = p. 127, 21–24 Dind.]. Кого он имел в виду, неясно, но явно не Александра.

Вероятно, уже с января Гелиогабал фактически лишил Александра почестей Цезаря, и мальчика уже не видели ни при утренних приветствиях, ни во время выходов. Преторианцы, однако, требовали его присутствия и возмущались тем, что он был удален от власти.

Напряжение нарастало всю зиму. Вряд ли Гелиогабал изменил свой образ жизни, несмотря на удаление некоторых сообщников. Соответственно, ненависть к нему росла и росло понимание, что избавиться от него можно только одним способом. Раскол в императорской семье тоже расширялся. У Диона есть невнятное замечание о том, что матери Гелиогабала и Александра тогда начали враждовать между собой и вести агитацию среди воинов за своих сыновей (80, 20). Это значит, что Соэмия бросила открытый вызов матери и сестре, полностью встав на сторону сына. Конечно, она понимала, что отстранить её сына от власти без его убийства не удастся. И она определилась. Как мать её понять можно, но ситуацию в семье и дворце это, несомненно, накалило. Долго так продолжаться не могло. В марте 222 года Гелиогабал решил вернуться к своей идее убийства Александра. При этом, опасаясь реакции сената, император приказал сенаторам под страхом смертной казни немедленно удалиться из Рима (Элий Лампридий. Гелиогабал, XVI, 1–3).

Вообще-то сенат не мог удаляться из Рима. Известно только, что он выезжал за пределы Города в храм Беллоны для объявления войны и на фестиваль Марса как раз в марте. Возможно, имеется в виду что-то из этого.

Элий Лампридий рассказывает следующую историю, по всей видимости, относящуюся к Публию Катию Сабину, другу Каракаллы. Именно ему посвятил Ульпиан одно из своих сочинений. Узнав, что консуляр Сабин остался в городе, император вызвал центуриона-фрументария и приказал убить ослушавшегося сенатора. Однако центурион, страдавший глухотой, решил, что ему сказали выгнать Сабина из столицы. Так он и поступил, спасши тем самым жизнь Катия [АЖА. Антонин Гелиогабал. XVI. 1–3]. Если такой случай имел место на самом деле, то вряд ли фрументарий был глух. Кто бы его такого держал на важном посту? Возможно, что и среди фрументариев Гелиогабал уже не имел поддержки, и центурион прямо нарушил приказ императора.

Очевидно, удаление сената из Города обеспокоило сторону Александра. Возможно, семье Александра и преторианцам стало известно о новом готовящемся покушении на мальчика, и они решили опередить Гелиогабала, попросту уничтожив его. Дольше откладывать переворот было уже нельзя.

12 марта Гелиогабал распустил слух, будто Александр находится при смерти – он хотел понять, как воины воспримут эту новость. Несомненно, Гелиогабал играл с огнём. Никаких средств против преторианцев у него не было, но маньяк упрямо «дёргал тигра за усы». Естественно, не видя мальчика и потрясенные слухом о его болезни, преторианцы разъярились до крайности, не послали Гелиогабалу обычную стражу и, запершись в лагере, пожелали увидеть Александра в храме Марса. Так Гелиогабал попал в собственную ловушку. Откажись он показать Александра, преторианцы бы примчались во дворец и убили императора-извращенца. Это он понимал, поэтому был вынужден согласиться на требования воинов. Испуганный Гелиогабал, взяв Александра и усевшись вместе с ним в императорские носилки, прибыл в лагерь. Вместе с кузенами прибыли и женщины Северов, а также свита Гелиогабала, многие из числа которой, должны были быть удалены от