Век Наполеона. История европейской цивилизации от 1789 г. до 1815 г. - Уильям Джеймс Дюрант

и утвердил королей. Я возбудил все виды подражания, вознаградил все виды заслуг и расширил пределы славы..... Диктатура была абсолютно необходима. Скажут ли, что я сдерживал свободу? Можно доказать, что разнузданность, анархия и величайшие нарушения все еще преследовали порог свободы. Меня обвинят в том, что я слишком любил воевать? Можно доказать, что я всегда первым принимал удар. Скажут ли, что я стремился к всеобщей монархии?... Наши враги сами шаг за шагом вели меня к этой цели. Наконец, будут ли меня обвинять в честолюбии? Несомненно, следует признать, что я обладал этой страстью, причем в немалой степени; но в то же время мои амбиции были самого высокого и благородного рода , которые, возможно, когда-либо существовали, - это установление и освящение империи разума, а также полное осуществление и полное наслаждение всеми человеческими способностями. Как и здесь, историк, вероятно, будет вынужден сожалеть о том, что такие амбиции не были реализованы и удовлетворены..... Это вся моя история в нескольких словах.41

9 марта 1821 года он согрел свое слабеющее сердце гордым видением своей посмертной славы: "Через пятьсот лет французские воображения будут полны мной. Они будут говорить только о славе наших блестящих кампаний. Небеса помогут тому, кто осмелится говорить обо мне плохо!"42 Это был не хуже любого другого способа встретить смерть.

V. ПОСЛЕДНЯЯ БИТВА

Различные внутренние расстройства и недостаток физических упражнений привели Наполеона к старости, когда ему было еще сорок лет. Настойчивое требование Лоу, чтобы британский солдат следовал за императором всякий раз, когда тот выезжает за пределы Лонгвуда, разозлило пленника и заставило его избегать любых поездок, как на лошади, так и в калеке. Часовые, расставленные в пределах видимости от его комнат, давали Наполеону еще одну причину оставаться дома; а потеря интереса к продлению жизни все больше склоняла его к вялому бездействию. Бертран сообщал в 1818 году: "Прошло сто дней с тех пор, как он... не выходил из дома". Лас Кейс отметил, что кровь императора циркулирует с трудом,43 пульс был до пятидесяти пяти ударов в минуту.44

В 1820 году он занялся садоводством и взялся за решение этой проблемы с воинским мужеством и дисциплиной. Он призвал всю свою колонию принять участие в этом предприятии, и они с радостью переключились с прежней рутины на новое дело - копать, возить, сажать, поливать и пропалывать. Сэр Хадсон Лоу в качестве нового жеста дружбы прислал своему пленнику растения и инструменты.45 Огород, хорошо политый, вскоре дал свежие овощи, которые Наполеон с удовольствием съел. Его здоровье заметно улучшилось. Но когда урожай с огорода был собран, и наступила плохая погода, Наполеон вернулся к своей прежней праздности в помещении.

Вскоре его недуги возобновили свою атаку по десятку направлений: зубная и головная боли, кожные высыпания, рвота, дизентерия, холодные конечности; язва обострилась, а рак, который должен был быть обнаружен при посмертном вскрытии, стал доставлять ему почти непрерывные боли.46 Эти физические страдания отразились на его настроении и даже уме. Он стал мрачным, раздражительным и горьким; тщеславным и ревнивым к своему достоинству; готовым обидеться, но вскоре готовым простить; считающим свои гроши, но щедро раздающим по завещанию.47 В 1820 году он описывал себя с унынием:

Как я пал! Я, чья активность не знала границ, чья голова никогда не отдыхала! Я погрузился в летаргическое оцепенение. Мне приходится делать над собой усилие, чтобы поднять веки. Иногда я диктовал на разные темы четырем или пяти секретарям, которые писали так же быстро, как я говорил. Но тогда я был Наполеоном, а сегодня я ничто... Я вегетарианствую, я больше не живу".48

У него была целая череда врачей, ни один из которых не оставался с ним достаточно долго, чтобы систематически изучать его симптомы или навязывать последовательную схему лечения. Доктор О'Меара был первым и лучшим, но его пребывание в Лонгвуде было прервано. Его сменили два британских врача, Стокоу и Арнотт, оба хорошие люди, терпеливые и добросовестные. Но 21 сентября 1819 года ситуацию запутало прибытие доктора Франческо Антоммарчи, тридцати девяти лет, с рекомендацией от дяди Наполеона, кардинала Феша; британские врачи позволили ему взять на себя ответственность. Антоммарчи вполне оправдал вопрос Наполеона о том, кто больше убивает - генералы или врачи. Он был горд, уверен в себе и безжалостен, когда Наполеон пожаловался на боли в желудке. Антоммарки прописал ему противорвотное средство в лимонаде. Наполеон корчился от боли и едва не испустил дух; решив, что его отравили, он уволил Антоммарки и запретил ему возвращаться.49 Но через день или два Антоммархи вернулся со своими химикатами и склянками, и император, хотя и проклинал его непечатными непристойностями,50 вынужден был смириться с ним.

Примерно в середине марта 1821 года Наполеон лег в постель и в дальнейшем редко покидал ее. Он страдал от почти непрерывной боли, которую Антоммарчи и Арнотт пытались заглушить постоянными небольшими дозами опиума. "Если бы я закончил свою карьеру сейчас, - сказал он 27 марта, - это было бы большой радостью. Временами я жаждал умереть, и у меня нет страха перед смертью".51 В течение последнего месяца его рвало почти всей пищей, которую ему давали.

15 апреля он составил свое завещание. Некоторые выдержки:

1. Я умираю в апостольской римской религии, в лоне которой я родился..... 2. Я желаю, чтобы мой прах покоился на берегу Сены, среди французского народа, который я так любил. 3. У меня всегда были причины быть довольным моей самой дорогой женой Марией Луизой. Я сохранил к ней до последнего мгновения самые нежные чувства. Я умоляю ее следить за моим сыном, чтобы уберечь его от ловушек, которые еще окружают его младенчество. 5. Я умираю преждевременно, убитый английской олигархией.52

Ему нужно было распорядиться примерно 6 миллионами франков - 5,3 миллиона плюс проценты - на депозите у Лаффита; он полагал, что у него осталось 2 миллиона франков у Эжена де Богарне. Он завещал значительные суммы Бертрану, Монтолону, Лас-Кейсу; своему главному камердинеру Маршану и секретарю Меневалю; различным генералам или их детям. Он завещал различные вещи значительному числу лиц, которые служили или помогали ему иным образом; никто не был забыт. Также "10 000 франков офицеру Кантильону, который подвергся суду по обвинению в попытке покушения на лорда Веллингтона, в чем он был признан невиновным. У Кантильона было столько же прав убить этого олигарха, сколько у последнего было прав отправить меня погибать на скале Святой Елены".53

Отдельно он оставил несколько "Советов моему сыну" (весна, 1821):

Мой сын не должен думать