Узлы ветров - Григорий Демьянович Зленко (составитель)

Посланец явился к нам в дом под видом продавца золотых изделий и, когда моя мать рассматривала красивое ожерелье, он подал рабыне условный знак и затем возвратился на корабль. Тогда рабыня взяла меня за руку, вывела тайно из дома и поспешила к кораблю, который готов был уже к отплытию. Я помню, солнце садилось в море, когда я в последний раз увидел родной Сирос. Шесть дней плыл я на корабле по бурному морю; на седьмой день рабыня-финикиянка неожиданно умерла, и я остался один среди чужих финикиян. Наконец мы прибыли в Итаку, где меня купил отец Одиссея Лаэрт.

— Твой рассказ растрогал мне сердце, — сказал Одиссей. — Я тоже долгие годы на чужбине скитаюсь.

До полуночи беседовали пастухи с Одиссеем и легли, наконец, спать.

Когда взошла на небо светозарная Эос, они проснулись, развели огонь в очаге и стали готовить завтрак. Поев, они погнали свиней на пастбище.

В это время Телемах уже подходил к свиным хлевам; его ноги были обуты в золотые сандалии, в руке он держал боевое копье. Когда он подошел к хижине Эвмея, сторожевые собаки, увидев его, не залаяли, а стали к нему ласкаться.

Увидев это, Одиссей молвил Эвмею:

— Должно быть, идет кто-нибудь из знакомых людей, собаки бегут к нему навстречу, не лают, а машут хвостами.

И не успел Одиссей договорить, как в двери вошел Телемах. Эвмей вскочил в изумлении и выронил из рук кувшины, в которых было вино, смешанное с водой. Радостно бросился он навстречу Телемаху и, обняв его, стал целовать и заплакал, как отец, увидевший сына после долгой разлуки.

Обратился к нему Телемах:

— Я пришел, Эвмей, с тобой повидаться и узнать у тебя, дома ли еще моя мать Пенелопа или вышла замуж за одного из женихов, и, может, уже Одиссеево ложе стоит пустое, покрытое злой паутиной?

Ответил свинопас Эвмей:

— Твоя мать Пенелопа ждет дома с тоской твоего возвращения, целые дни она плачет, о тебе вспоминая.

Сказав это, принял Эвмей из рук Телемаха копье и ввел его в хижину.

Увидев любимого сына, быстро поднялся Одиссей, чтоб уступить ему место, но Телемах ласково усадил нищего странника и приветливо молвил ему: «Старик, ты сиди, и для меня здесь найдется место».

Сел Одиссей, а Эвмей принес свежих веток, покрыл их овчиной и предложил Телемаху на них отдохнуть. Принес Эвмей жареного мяса, хлеба и вина в деревянной чаше, и все трое сели за стол. Насытясь едой и питьем, Телемах спросил у Эвмея, кто этот гость у него, откуда он родом и как попал он в Итаку; и Эвмей рассказал ему все, что знал о нищем.

— Пусть находится он под твоей защитой, — закончил рассказ Эвмей.

Рассудительный Телемах ответил на это:

— Как могу я принять к себе в дом чужеземца, если я не в силах его защитить от дерзости женихов? Лучше пусть он живет у тебя, я пришлю ему пищу и подарю хитон и сандалии, чтобы было ему во что обуться; я дам ему меч, а затем отправлю туда, куда он захочет уехать; а пока пусть он живет у тебя. К женихам в город пусть он не ходит — они слишком дерзки и могут его обидеть, а для меня это было бы грустно. Я один одолеть их не в силах, против многих даже самый сильный часто бывает бессилен.

И ответил так Одиссей Телемаху:

— Позволь мне сказать тебе правду: я всем сердцем досадую, слыша, как много оскорблений наносят наглые женихи, захватив в свои руки дом такого, как ты, молодого героя. Скажи, почему ты все это терпишь? Может, народ тебя ненавидит, или, может быть, ты в раздоре со своими братьями? Будь я такой молодой и сильный, как ты, будь я сын Одиссея или сам Одиссей, я наказал бы грабителей дерзких. И если б они Одолели меня, я б согласился быть лучше убитым, чем сносить так долго их оскорбления.

— Добрый мой гость, — ответил ему Телемах, — я все тебе расскажу, чтоб знал ты всю правду. Нет, народ не враждует со мною, братьев нет у меня, и у прадеда был только один сын Лаэрт, а у Лаэрта — единственный сын Одиссей; у отца ж моего Одиссея я тоже один. Я был младенцем, когда мой отец ушел сражаться под Трою, и остался один с матерью в доме; вскоре вторглись в наш дом женихи, сватаясь за мою мать Пенелопу; они принуждают ее выйти замуж, расхищают наше добро, а мать любит отца и не хочет вступать в ненавистный ей брак и не знает, как с этим покончить; меня женихи замышляют убить, чтоб не был я им помехой.

— А теперь, — обратился Телемах к Эвмею, — скорее ступай к Пенелопе и расскажи о моем возвращении, а я подожду тебя здесь. Но передай ей об этом так, чтоб никто не услышал, чтоб никто не узнал, что я дома, и скорей возвращайся назад.

— Все, что велишь, я точно исполню. Но не зайти ли мне по дороге к Лаэрту, чтоб порадовать его вестью о твоем возвращении? Бедный старик, он все время тоскует о сыне, и по тебе, уехавшем в Пилос, скучает.

— Жаль мне его, — сказал Телемах, — но ты прежде сходи в дом к Пенелопе, а сам возвращайся сюда. Скажи ей, чтоб она тайно от всех, чужих и домашних, отправила б ключницу к деду Лаэрту с вестью о том, что я возвратился.

И Эвмей отправился в город.

Одиссей открывается Телемаху

Когда Эвмей вышел из хижины, явилась Афина-Паллада в виде прекрасной смуглой девушки, Телемаху она была невидима. Ее заметил только Одиссей и собаки, которые, не залаяв, кинулись со двора. Кивнув, подала знак Одиссею Афина, и он, догадавшись, вышел из хижины и встретил ее у высокой ограды.

— Одиссей благородный, — обратилась к нему Афина, — ты можешь теперь открыться и обо всем рассказать Телемаху. Вы условьтесь вместе тотчас отправиться в город, чтоб погубить женихов. Я приду к тебе б дом и помогу тебе справиться с ними.

И она прикоснулась к Одиссею своим золотым жезлом, и тотчас плечи его покрылись чистым хитоном, ростом вдруг стал он выше и моложе лицом; его смуглые щеки стали полнее, и черной густой бородой покрылся его подбородок. Вернув ему прежний образ, Афина исчезла,